Журнал Великого Позитроника

Картинка для привлечения внимания
Пройдёт время, и происходящий ныне сетевой беспредел будет вспоминаться с некоторым недоумением - "а что, неужели и правда была цензура?". Вернее - вспоминаться не будет, как не вспоминается ныне засилье падонкоффского сленга, или даже недавний совсем шухер с Фукусимой. Останется напоминанием только статейка в википедии с упоминанием наиболее значимых вех развития цензуры и финальной датой её отмены.
К сожалению, эту дату вам не назовёт сейчас никто - по крайней мере, пока у власти находится незаконно самоназначившее себя правительство, во главе с ботоксным крошкой Цахесом. И вполне очевидно, что сейчас даже не пик активности, а только начало разгона информационно-блокирующей машины, которое вполне может вылиться в то, что уже существует в Китае. В вариант полного запрета интернета я всё-таки не верю - и не потому, что технически это нереально, а потому, что это лишит хозяев телекомов больших доходов.
Но хватит о политоте, давайте пофантазируем как жить в условиях грядущей тотальной информационной цензуры.

Способ нулевой, патриотическо-системный.
Общеизвестно: в сети нет ничего стоящего. Там только гомосексуалисты, наркоманы, педофилы, оппозиция и самоубийцы. Поэтому способ заключается в том, чтобы выпить "Путинки" и принять дозу информации из первого православного телеканала.
Что дальше: ничего, это первая стадия, она же - финальная.

Способ первый, анонимный.
Тотальный переход в распределённые анонимные сети. TOR, I2P, Freenet. Реалистичный, уже на текущий момент, вариант.
Что дальше: анонимные сети получают резкий толчок развития, пользоваться ими научится любой чайник, как, в своё время, это произошло с торрентами. Интерфейс софта упростится (сейчас ещё есть что упрощать), система станет удобнее, внутрисетевые скорости вырастут за счёт увеличения числа юзеров. Стопятьсот кубических зигабайт нецензурируемого киберпространства, где будут свои аналоги ютубов с ЦП, спокойно соседствующие с безобидными форумами любителей игры в "Космических рейнджеров" (где, как известно, можно торговать наркотиками, и даже употреблять вещества, так что и игру, и её обсуждения обязательно запретят).
Однако, выходить через TOR в "нормальный" интернет будет всё сложнее и сложнее. Туннели будут отслеживаться и блокироваться на магистральном уровне (реализуют уж как-нибудь). Рунет расслоится, и приватные сети (вернее - одна большая скрытосеть) будут существовать отдельно от плавающего на поверхности цензурированного добра.
Конечно же, скрытосети объявят вне закона.
Доступ в сеть будет предоставляться только при наличии специальной шпионской программы, установленной на пользовательском устройстве. Программа будет отслеживать попытки подключения к скрытосетям, и стучать об этом, сломать же её будет крайне сложно - она будет обновлять саму себя с провайдерского сервера каждый раз.
Но что с выходом в международные интернеты? Естественно, международный траффик будет поначалу просто фаерволлиться (как в Китае). Найдут способ резать VPN, вполне возможно - начнут ограничивать доступ к неподконтрольным IP (введут белые списки, вместо чёрных).
В конце концов, скрытосети если и не будут побеждены совсем, то их затруднят работу настолько, что пользоваться ими станет даже менее комфортно, чем сейчас.

Способ второй: олдфажно-векторный.
Поскольку каналы выхода в сеть прямо или косвенно контролируются правительством, вполне очевидным решением будет создание собственных каналов и собственных сетей. И это не то, чтобы нереалистично - напротив, именно в этом виде существовала сеть в свои золотые годы. Правда, это была другая сеть, нежели интернет - я говорю о Фидонет (и прочих левонетах).
При этом вовсе не обязательно откатываться на FTN-технологии образца девяностых, достаточно заимствовать принципы, подстроив их под реалии современности. Телефонная линия сейчас есть не у каждого, зато почти у всех есть WiFi. Wimax-оборудование тоже вполне доступно, ну и старые-добрые домовые сети с лапшой меж этажами тоже никто не отменял, много где они вполне ещё живы. В конце концов - можно и достать с полок старинные "Зуксели", да и флоппинеты вполне можно возродить.
Конечно, нужно решить проблему роутинга в таких сетях, но это тема отдельной статьи. В комменты к блогозаписи кастуется Мицгол, мне крайне любопытно, что гуру скажет по этому поводу.
Естественно, организация таких сетей будет жесточайше караться. Потому сети надо планировать так, чтобы они были как можно более децентрализованными. Ну не смогут же ловить всех, кто шифрованный радиоканал до соседского дома сделал (хотя попытки наверняка будут).

Способ третий: конспирационно-несуществующий.
Создаётся ресурс, вполне себе доступный по обычному IP. Ресурс представляет собой этакие концентрированные интернеты - там и социалочка, и бложеки, и свои ютубы, и прочие ништяки.
Но вход внутрь только для "своих", по логину, паролю и отпечатку пятки. Остальные видят фото котят, играющих с президентом в бадминтон.
Попасть внутрь можно только по приглашению "своего" с поручительством двух партийных. За упоминание о бойцовском клубе ресурсе за его пределами - обструкция и исключение из партии. За вынос информации вовне - аналогично.
Минусы очевидны, и с некоторой стороны даже выглядят плюсами. Запретить доступ к ресурсу - как бы незачто, пока вовнутрь не попадёт чиновник. При достаточном соблюдении конспирации, ресурс будет жить достаточно долго,.
Я более чем уверен, что такой ресурс уже есть (и это не лепра), и если магистр ордена решит меня пригласить, то пусть пишет в личку.

Способ четвёртый: петровско-тракторный.
Валить, пока можно, из страны побеждающего суверенно-православного маразма.
Судя по всему, способ является вторым правильным (первый - насильственное свержение вышеупомянутого маразма).

Послесловие.
Я фантазировал "что", но не говорил "как". Свои "каки" и "чтоки" предлагайте в комментариях.

Небольшое предисловие, которое должно было быть в самой первой статье по этой теме:
Я понятия не имею, как правильно проектировать процессоры. И как неправильно - тоже. Я просто играюсь в конструктор, делаю ошибки, перекраиваю схемы на лету и наслаждаюсь этим забавным и увлекательным процессом.
Перечитывая предыдущие части, я нахожу в них заметное количество косяков и откровенных глупостей. Скажем, я так и не определился с архитектурой процессора, вроде сначала задумав сделать что-то RISC-подобное, но временами замахиваясь на CISC, и огребая от сложности реализации откатывался обратно. В итоге же получается, что я во многом копирую единственную знакомую мне архитектуру x86.
Поэтому: эти статьи рассказывают о том, как делаю я, а не о том, как надо.

Но окей, перейду к делу.
Поскольку теперь у нас есть контроллер памяти и минимально необходимые для функционирования ядра схемы, нужно попытаться собрать их все вместе и оттестировать. Пока набор инструкций крайне мал, тестирование процессора можно производить так: подать ему на вход все возможные наборы инструкций и посмотреть, как он их обработает. При этом следует учесть, что большая часть ошибочных инструкций не отлавливается - подай мы на вход несуществующую команду или несовместимый набор параметров - процессор поведёт себя непредсказуемо. Но отлов ошибок оставляю на потом, сейчас важнее и интереснее проверить работу на корректном наборе инструкций.
Итак, как выглядит вся схема в сборе:( Read more... )

Эта часть будет очень короткой, не смотря на то, что должна бы, по идее, описывать самую сложную часть процессора. Дело в том, что как раз на проектировании ядра я остановился.

Что такое ядро, и чем оно должно заниматься? Чёткого ответа на оба вопроса нет, но обобщённо - это именно та часть схемы, которая занимается выполнением инструкций. Ему на вход подали команду - он отдал результат на выход.
Со входом на данный момент более-менее порядок: контроллер памяти успешно читает и парсит команды, подавая их на вход ядру. Что дальше?
Взглянем на набросок схемы, которым представлено текущее видение ядра:
( Read more... )

Вступление к посту.
Изначально я не хотел разбивать статью на несколько частей, ограничившись одним подробным постом только по окончанию работы. Но обстоятельства вынуждают меня переключиться на другую задачу, так что я решил просто сбросить сюда информацию о том, что уже сделано, иначе наверняка что-то забуду (это не учитывая того, что я УЖЕ забыл).
К тому же объём информации предполагается таким, что его всё равно лучше разбить на несколько частей.
Наслаждайтесь!

---

Немногим ранее я рассказал о том, как меня увлекло проектирование логических схем в программе Logisim. Потренировавшись на простых схемах, я решил разработать процессор. И чтобы всё по настоящему, с исполнением машинного кода и полнотой Тьюринга.
Для тех, кто не в теме - краткий ликбез. Процессор в электронике - устройство, которому на вход подаются команды и, иногда, их параметры (как правило, закодированные последовательностью битов), на выходе получаются результаты выполнения этих команд над этими данными. Пример простейшего процессора - схема, выполняющая инкремент/декремент поданного на вход значения в зависимости от наличия сигнала на другом входе.
Полнота Тьюринга - свойство исполнителя (т.е. того же процессора) вычислять результат абсолютно любой вычислимой функции. То есть даже простейший тьюринг-полный процессор (если ему предоставить ресурс в виде бесконечной памяти) способен посчитать всё не хуже каких-нибудь пентиумов - только, скорее всего, программа будет сложнее, а исполнение займёт больше шагов. Пример того самого тьюринг-полного процессора - машина Тьюринга, придуманная знаменитым английским пидорасом великим английским математиком Аланом Тьюрингом; дабы не сверзиться в пучину всяких теорий вычислимости отправлю вас в Википедию. Впрочем, если вы пропустите этот момент - ничего страшного не случится, надеюсь - я обещаю писать так, чтобы понятно было даже человеку, далёкому от IT (но людям, знакомым с информатикой понять будет легче).

Началу проектирования в Logisim предшествовали обширные прикидки логики на бумаге. Нужно было решить следующие вопросы:
- Разрядность процессора.
- Набор команд.
- Архитектура.
- Порядок следования данных (big-endian или little-endian).
- и ещё куча всего, что просто не приходило сразу в голову.

Сначала я хотел делать четырёхбитный процессор, который, в принципе, покрывал бы ту же машину Тюринга: ну а то, четырёх бит достаточно для операций из 16 команд над алфавитом в 15 символов + 0!
Но я хотел сделать не простенькую игрушку, а что-то, работающее с архитектурой фон Неймана.

И снова ликбез.
Большинство современных компьютеров реализуют именно архитектуру фон Неймана. В ней программа (набор команд) хранится там же, где и данные, которые программа (вернее, процессор, эту команду исполняющий) обрабатывает. То есть программа сама должна определять, где у неё код, а где - данные, и что из этого и в каком виде надо скармливать процессору. Эта архитектура гибкая (например, программа может сама менять свой код) и просто реализуемая, но, при этом, подвержена ошибкам, вроде переполнения буфера (одна программа бесконтрольно пишет много данных, они не умещаются в отведённый участок памяти, залезают в код другой программы, которая, при выполнении вылетает - или запускает чужой код).
А есть ещё Гарвардская архитектура, в ней код и данные хранятся раздельно. Представьте, что у вас в компе две отдельных устройства ОЗУ, которые друг с другом не взаимодействуют и не пересекаются. И когда программа запускается, её исполняемый код грузится в одно устройство, а данные, с которыми она работает - в другую. Там уже никаких переполнений буфера (по крайней мере, они не должны быть так тривиальны, как в фон Неймане), да и исполнение происходит быстрее (процессору не нужно ждать данных, следующих за инструкцией, они всегда доступны на одном из устройств) - но с гибкостью там никак, да и по реализации она сложнее в несколько раз, в зависимости от подхода. Тем не менее, эта архитектура используется во встраиваемых устройствах, где скорость и надёжность важны, а гибкость - нет.

Реализовать четырёхбитный процессор с архитектурой фон Неймана, конечно, можно. Но возникает слишком уж много ограничений.
Например, если принять, что размер команды равен размеру данных (т.е. тем же четырём битам), то получаем ограничение в 16 инструкций, из которых только минимальный набор инструкций для работы с памятью займёт половину. Затем, процессор должен определить, что обозначают данные, которые ему передали. Константу? Номер регистра? Адрес в памяти? То есть после команды ещё должно быть что-то вроде маркера типа данных - а это ещё по два бита на параметр. И, наконец, четыре бита ограничивают максимально адресуемую память всего 64 байтами (16 адресов по 4 бита).
Всё это решаемо. Можно, например, разграничить размер машинного слова: командное слово считать равным восьми битам, а команды брать четырёхбитные. И адреса тоже брать не четырёхбитные, а восьмибитные. И ещё маркеры типов данных куда-нить пристроить... И дрючиться, высчитывая смещения в памяти, вместо работы с аккуратными идентичными последовательностями.
Но почему бы сразу не сделать восемь бит, благо в Logisim разрядность элементов переключается на лету? На сём и остановился.
Кстати, первый процессор от Intel 4004, хоть и был четырёхбитным, мог адресовать 640 байт памяти, а команд в нём было аж 46. Впрочем, это достигалось тем, что он, как раз, был построен по Гарвардской архитектуре - там с этим проще.

С набором команд тоже пришлось подумать. Делать много команд - усложнять разработку процессора, делать мало команд - усложнять разработку под процессор. Так что я исходил из того, что нужно реализовать самые основные, а потом, по мере необходимости, добавлять остальные.
Затем я посмотрел, с чем будут работать команды. Что будет в моём процессоре:
- Восемь восьмибитных регистров, от A до H (один из которых флаговый, один - адресный, остальные пока решено сделать регистрами общего назначения).
- Память (восьмибитный процессор адресует 256 адресов по восемь бит - итого аж два килобайта).
- Отдельный стек (об этом ниже).
- Ну и просто числа (константы).
Изначально - четыре типа данных, на перечисление которых нужно два бита. Если у каждой команды по два параметра (например, MOV A,B), то получается, что нужно засунуть набор "команда"+4 бита в пространство, кратное восьми битам. Брать шестнадцать бит - несколько избыточно, восемь - как-то маловато (четыре бита на команду - не от этого ли я хотел убежать?).
Но, тем не менее, я выбрал именно восьмибитный размер опкода. Я рассудил так: вряд ли меня хватит для реализации более чем 16 полноценных команд. А если хватит - расширить размер опкода можно будет без проблем.

Для начала я решил сделать шесть основных команд. Ниже приведена таблица, описывающая набор инструкций и типы данных, с которыми они работают:

Код (hex)	Мнемоника	Действие и параметры
0x0	NOP	Пропуск такта.
0x1	MOV	Копирование (не перемещение!) значения в приёмник. MOV [R|S|M],[R|S|M|V]
0x2	XOR	Побитовый XOR значений. Результат помещается в приёмник. XOR [R|S|M],[R|S|M|V]
0x3	SUM	Суммирование значений. Результат помещается в приёмник. SUM [R|S|M],[R|S|M|V]
0x4	SHL	Левое смещение приёмника на указанное количество позиций. SHL [R|S|M],[R|S|M|V]
0x5	SHR	Правое смещение приёмника на указанное количество позиций. SHL [R|S|M],[R|S|M|V]

Обозначения: R – регистр (значение указанного регистра), M – память (значение по указанному адресу), V – значение (константа), S – стек (если указан в качестве приёмника – добавление в стек, в качестве отправителя – изъятие из стека).

Оставшиеся десять команд запланированы под условные переходы и остальную математику.
Да, типы данных пронумерованы просто: 00 - константа, 01 - регистр, 10 - стек, 11 - память.
Возьмём байт, скупо отведённый на команду, верхние четыре бита в нём считаем кодом команды, пятый и шестой бит - типом первого операнда, седьмой и восьмой бит - типом второго операнда.
Например, опкод команды MOV, пересылающей данные из регистра в память будет выглядеть так: 00011101. Та же команда, заносящая значение в регистр будет выглядеть как 00010100, а команда левого сдвига верхушки стека на заданное число - 01001000.

Кстати, о стеке. Он у меня необычный по двум причинам (чтобы понять необычность которых, нужно всё-таки знать, что такое стек).
Первая: я не стал реализовывать стек в основной памяти. Её и так мало (два килобайта, напомню), да плюс на адресацию стека нужно выделять, как минимум, один регистр. При этом совершенно ничего не мешает добавить в нашу схему ещё два килобайта памяти, и использовать под стек уже её (да, это отход от фон Неймана, да...). Это даже не ограничивает многозадачность, ежели таковую когда-нибудь придётся реализовать на этом процессоре, - стековую память точно так же можно поделить на участки по количеству исполняемых программ.
Вторая: у меня нет привычных по ассемблеру для x86 команд PUSH и POP (или аналогичных им). Во-первых, выделять ажно две отдельные команды из имеющегося лимита ой, как не хотелось. Во-вторых, ещё при изучении ассемблера, мне было интересно - а почему бы не сделать именно так? В итоге, команда MOV S,[V|R|M] должна работать аналогично PUSH [V|R|M], а MOV [R|M],S - аналогично POP. Команда MOV S,S хоть и не запрещена, но никакого действия не выполнит (при этом она не будет равна NOP по количеству тактов).

Итого, в результате у меня набралось данных на вполне себе ассемблер для моего ещё не созданного процессора. Ниже приведу примеры команд и трансляцию их в шеснадцатеричный и двоичные коды:
MOV [1Ah],10h (записать число в память)-> 0x1C 0x1A 0x10 -> 00011100 00011010 00010000
SUM B,C (прибавить к значению регистра B значение регистра С) -> 0x35 0x01 0x02 -> 00110101 00000001 00000010
XOR S,S (обнулить значение на верхушке стека) -> 0x2A -> 00101010 (параметров у команды нет, то, что работа проводится со стеком, процессор должен понимать из опкода).
и т.д.

И последнее, что осталось - определить и формализовать алгоритм работы процессора. У меня в первом приближении получилось вот что:
1. Считать байт по адресу, на который указывает адресный регистр (adr), в буфер команды, инкрементировав adr.
2. Определить количество параметров команды = pcount.
3. Инкрементируя значение адресного регистра, считывать параметры в соответствующие буфера (n_param в n_buffer) pcount раз.
4. Выполнить команду.
5. Вернуться к шагу 1.

Конечно шаг №4 - это ещё один внутренний алгоритм, который у меня пока ещё не до конца формализован. Причина в том, что при непосредственной реализации схемы по "плавающему" алгоритму ("а, мля, как получится - так и хрен с ним") возникает множество интересных решений и находок, никогда не получившихся бы, следуй я заранее написанному плану.

С теорией, по большей части - всё.

Конец первой части. В следующей - практика: опишу создание парсера команд, контроллера памяти, блока регистров и управляемого цикла.
Продолжение следует.

Опера теперь будет на WebKit.
Не знаю, хорошо это, или плохо - но уверен, что это будет уже не тот браузер, который я люблю.

С самых ранних лет я не любил чистить зубы. Первой причиной было то, что они всё равно постоянно выпадали, чисть их, или не чисть, второй - то, что привкус зубной пасты портил вкус завтрака. До сих пор помню как мама однажды принесла откуда-то настоящий грейпфрут, я съел свою дольку за завтраком и долго плевался, узнав, что цитрусы после зубной пасты есть категорически невкусно.
Потому лет до десяти зубы я чистил как-то так, без энтузиазма. Что, соответственно, участило мою встречу со стоматологами и ужасными советскими пыточными бормашинами.
Знаете, перспектива встречи с визжащей бормашиной и врачом-садистом (я уверен, что в те времена в зубники могли идти работать только латентные маньяки - и это нормально, нужно обращать свои недостатки в достоинства) сильно усилила мой зубоочистительный энтузиазм.
Осталась проблема с изменением вкуса. К тому же, думал я, какой смысл чистить зубы ДО завтрака, если после завтрака их всё равно надо чистить заново?
Мой детский (но уже проявляющий зачатки одарённости) ум сложил логические факты и выработал идею, которая позже закрепилась в привычку: я начал чистить зубы по утрам дважды - до завтрака без пасты, и после завтрака - с пастой. И делаю так до сих пор.

Удивительно, но никто из родственников и знакомых больше так не делает. Я недоумеваю - почему? Это же абсолютно логично и эффективно.

Мы бредём по пустоши к бункеру, проклиная палящее солнце, от которого не спасают плотные шерстяные куфии. Среди жалких лачуг надземный этаж бункера, огороженный бетонным забором, на контрасте смотрится дворцом падишаха из сказочной Аграбы. А вокруг — только пыль, людей у лачуг не видно — хотя, может быть, тут уже и вправду никто не живёт.
В сотне метров до ворот мы садимся прямо на дорогу. Она еле обнаружима — ни ноги, ни колёса не оставляют следов на этой засохшей, почти застекленевшей корке; разве что гусеницы танка смогут оставить несколько царапин. Но сходить с этого едва заметного пути нельзя — мины. Через некоторое время к нам подходит охранник с собакой и автоматом. С вышек за забором его прикрывают невидимые нам снайпера. Собака рычит и нервничает.
Мой напарник начинает говорить с охранником по-арабски. Я, хотя и закутан в бурнус, на этом языке не говорю. Понимаю достаточно. Напарник — тоже далеко не араб, но местные обычаи требуют именно этого: арабской одежды, арабских обычаев, даже зовёмся мы здесь арабскими именами. На истинное лицо и национальность всем насрать, они для местных просто не существуют.
«Мы по приглашению халифа Рамзана» — говорит напарник охраннику, добавляя несколько ритуальных фраз. Охранник с кем-то совещается по рации, и после короткого ответа даёт знак подниматься, ведя нас к воротам.
За воротами нас обыскивают. Каждая складочка тела не только обследуется охраной, но и обнюхивается собаками. Я стараюсь не менять выражение лица, когда клыкастая морда тыкается в мои гениталии. Одного движения бровью может оказаться достаточно для того, чтобы охрана открыла по нам огонь. Затем нас просвечивают рентгеном.
Но, наконец, с обыском закончено. Мы одеваемся, собираем вытряхнутые рюкзаки, и идём по кажущемуся бесконечным коридору. Он петляет во всех направлениях — вниз-вправо-вниз-влево-вверх... Уверен, что несколько раз мы прошли по одному и тому же участку. Прямой путь должен быть гораздо короче, к тому же я знаю, что есть лифт. Но нас положено вести по тоннелю, то ли чтобы запутать, то ли, чтобы создалось ложное впечатление о размерах бункера.
Впрочем, приблизительные размеры мне всё равно известны — я видел разведданные с геоспутника. Бункер и вправду огромен, это настоящий небоскрёб, зарытый в землю. Крепость, абсолютно защищённая и автономная.
Наконец, наши блуждания заканчиваются. Перед последней дверью мы снимаем обувь и входим внутрь босиком. Охранник удовлетворённо кивает, как будто мы прошли очередную проверку.
Внутри — настоящий дворец. Высокие потолки, в которых сделаны фальшивые окна с лампами дневного света. Ковры, покрывающие каждый квадратный сантиметр пола — кроме тех мест, где из него растут деревья. В нескольких метрах от входа стоит знаменитый золотой «Хаммер» Рамзана — и тут наверняка достаточно места для того, чтобы на нём кататься.
Охранник передаёт нас слуге, который, семеня, ведёт нас в царские покои. Проходя мимо «Хаммера» я еле удерживаюсь от того, чтобы прикоснуться к нему. Но сдерживаюсь; это охранники скрылись с наших глаз, а не мы – с их.
Халиф Рамзан встречает напарника как старого знакомого, и они обмениваются ритуальными фразами на чеченском, который я знаю ещё хуже, чем арабский. Меня же он сначала словно не замечает, и только завершив приветствие, начинает спрашивать, из вежливости переходя на русский язык.
«Кто это сегодня с тобой, Махмуд?» — как бы невзначай интересуется Рамзан, неловко улыбаясь. Он похож на свой портрет — добродушная улыбка на округлом, бородатом лице, мохнатые брови, смешно оттопыренные уши — этакий полукарикатурный добрячок. Невозможно поверить, что этот добряк в расшитом золотом халате, в прошлую войну собственноручно перерезал шеи пленным перед камерой.
«Это мой друг Ибрагим, — отвечает напарник, — он теперь работает вместе со мной вместо Абу». Рамзан кивает: «Я слышал о том, что случилось с Абу, — и обращается ко мне, — здравствуй, Ибрагим». Я отвечаю тщательно выученным приветствием на чеченском, Рамзан отвечает мне. Я слегка расслабляюсь — после обмена приветствиями с хозяином, мы считаемся гостями, и по закону гостеприимства, считаемся неприкосновенными.
Без лишних слов Рамзан ведёт нас в зал удовольствия. Так называется выложенная кафелем небольшая комната с несколькими стоящими в ряд кушетками. Она напоминает обычный больничный кабинет — то ли запахом антисептиков, то ли бактерицидными ультрафиолетовыми лампами, включающимися, пока в зале никого нет.
Пока мы достаём из рюкзаков пакеты, Рамзан снимает штаны и укладывается на кушетку. Бесшумно появившаяся медсестра берёт у нас конец шланга, присоединяет к нему одноразовый наконечник, и вводит его Рамзану в прямую кишку. Напарник набирает на электронном замке пакета свою часть кода, затем я набираю свою. Чёрная маслянистая жидкость начинает стекать по шлангу; через несколько секунд Рамзан уже стонет от удовольствия. По телу пробегает дрожь, потом его начинает трясти так, что медсестра пытается пристегнуть Рамзана к кушетке ремнями. Он, крича что-то на чеченском, с силой отталкивает её, сестра встаёт с пола, потирает ушибленное место, и убирает ремни.
Мы выходим из зала удовольствий, оставляя Рамзана наедине с его нефтяным кайфом. Тот же — или уже другой, они все на одно лицо — слуга ведёт нас в гостевую залу, где уже разлит по пиалам ароматный чай, а на подносах лежат фрукты и сладости. Ждать хозяина не имеет смысла — у него впереди несколько часов блаженного погружения в нефть — и мы разваливаемся на подушках.
Пока мы едим, начинает темнеть. Конечно же, это только снижают яркость лампы, но иллюзия полнейшая. Ощущение наступающей ночи дополняет пение цикад — и я даже не уверен, что это запись. Напарник откинулся на спину и, кажется, дремлет, я же продолжаю щипать виноград, которого на столе десятки сортов.
Из наступившей темноты прожектор выхватывает несколько женских тел, воздевших руки к потолку — хотя так и хочется сказать «к небу». Пение цикад сменяет музыка, девушки начинают танцевать. Из одежды на них только газовые, полупрозрачные, платки и ожерелья, прикрывающие соски огромных грудей, покачивающихся в ритм танцу.
«Хороши?» — я вздрагиваю от неожиданности, обнаружив рядом с собой Рамзана. Он расслабленно улыбается, но от его карикатурной доброты уже нет и следа; черты лица словно заострились. Возможно, это из-за освещения, но, что вероятнее — из-за наркотика. Взглядом Рамзан указывает на предметы вопроса, которые в танце изгибаются в неподвластных уму позах.
«Да, Рамзан, — отвечаю я, — очень хороши. А понравилась ли тебе нефть?». Рамзан смеётся: «Очень, очень понравилась! Передайте вашему царю, что пока он присылает такие подарки, мы будем с ним хорошими друзьями».
Мы какое-то время молча наслаждаемся зрелищем.
«Выбирай» — говорит Рамзан, царским жестом указывая на танцовщиц, когда их божественное шоу, наконец, заканчивается. И я выбираю.
«Рамзан, — говорю я, — перед тем, как уединиться с прекрасной гурией, я бы хотел посетить отхожее место, ибо, боюсь, переусердствовал с угощением». Халиф снова улыбается, хлопает в ладоши, и слуга ведёт меня в царскую уборную.
Как оказывается, у Рамзана есть не только золотой «Хаммер». В уборной всё сделано из чистого золота, даже ручка зубной щётки, не говоря уже о таких вещах, как унитаз. На стене висит телевизор, включающийся сам собой, как только я устраиваюсь на очке. Показывает телевизор самую пошлую и прозаическую порнуху.
Закончив своё дело, я запускаю руку в экскременты, и, покопавшись, нахожу несколько яблочных зёрнышек. На самом деле это капсулы с крохотной дозой бесцветного нейротоксина — и я давлю одну из них прямо над щетинками золотой зубной щёткой халифа.

Нейротоксин, попав на слизистую оболочку, запустит медленную и неизбежную смерть. Через неделю Рамзан тяжело заболеет и скоропостижно скончается — и никто не сможет связать его смерть ни с нами, ни с нашими заказчиками. А о том, чтобы в голове преемника Рамзана были только нужные нам мысли — об этом мы позаботимся.
Ведь нефть — это не единственное средство.