Журнал Великого Позитроника

Привет.
Это я, в гулкой аудитории, заняв одно из положенных мест, на парте, что скоро станет историей, отложив конспект, царапаю текст. История рвётся, включается пауза, память теряет живые куски. Что-то забудется, но это — останется, въевшись зелёной краской в мозги. Смешное письмо с серьёзным посланием, проба пера, выход на старт.
Сложно себе сделать признание, что это случилось полжизни назад.

Привет.
Это я, по ту сторону провода. Вечерний звонок, святой ритуал. А в остальном — без всякого повода, я по привычке твой номер набрал. Ещё не покрыты отпечатками пыльными образы те, что не каждый поймёт. В те разговоры счастливыми были мы, болтая вот так, всю ночь напролёт. Только под утро, по часу прощаясь, я с сожалением жал на отбой.
А ведь само собой получалось, что ты проводила ночи со мной.

Привет.
Это ты. Со мной затерялась в безумной, безликой, галдящей толпе, укутавшись в музыку, как в одеяло, как на кровати, лежишь на траве. И мы, вроде, те же, но какие-то новые, не те, что пустили дружбу на слом. Я просто рад, мне уже пофигу, что нас разделило девятым числом, раз мы говорим — открыто, по честному, не избегая и не таясь.
Стена отчуждения просто исчезла. Установилась новая связь.

Привет.
Это ты. На московском вокзале, меня обнимаешь, словно перед войной. То ли вернулась, то ли сбежала, то ли ко мне, то ли со мной. Неважно; заходимся в приступе дружбы, давно переросшей в что-то иное: с кожи снимая огрубевшую стружку, добрался до самого нижнего слоя. Теперь темнота растворяется в шёпоте, реальность скользит по краю сознания. То, что случилось в тринадцатой комнате, — не отрицай, — было, все-таки, правильно. Ведь небо не грохнуло в праведном трауре, не выбрало в нас для молний мишени.
Целуя меня в прокуренном тамбуре ты подтвердила это решение.

Привет.
Это мы, от корки до корки, в лужах танцуем под вечерней грозой, находим причины, предлагаем предлоги, июльскую ночь сняв с тормозов. Чуть сумасшедшие, такие довольные, тем, как стали друг другу нужны. Впускаю в тебя свои нежные молнии, ладонью шершавой касаясь спины. Всё стало правильно, всё стало истинно. Лестница в небо? Кровать на траве? Внезапность ночного телефонного вызова? Всё — и приятный бардак в голове. Мы не простимся, встретившись заново, в ласковый сон страх превратив: распространил на нас свои правила повествовательный императив. Но это всё — не причина, а следствие и текста на партах, и ночной болтовни.
Счастье заполнило три летних месяца, грусть забирает последние дни.

Мы никогда не станем молодыми?
Ну что за чушь, ну что за ерунда!
И если состояния сравнимы —
То мы сейчас моложе, чем тогда.

Перевернулись на свои места
События, возможности и планы,
Лелеемая нежно пустота
Заполнилась нугой и марципаном.

Опять роняет ночь стихи на пол,
Пытается взорвать на сердце льдину:
Мой стихотворный нитротолуол
Ты заедаешь нитроглицерином.

Наверно, мы играем в «дурака»,
Дурача, впрочем, собственные нервы.
По мнению любого игрока
Тот победит, кто бросит карты первым.

Мы подводим баланс, из ладони в ладонь ссыпая
По крупицам минут, по песчинкам взглядов во взгляд,
Соблюдаем законы любви, нарушая законы сознания.
Джон и Йоко, Нэнси и Сид, Бонни и Клайд.

Ослепительной дрожью, электричеством прикосновений,
Единение душ, и доверия острый разряд.
Всё сильнее меж нами двоими сопритяжение.
Джон и Йоко, Нэнси и Сид, Бонни и Клайд.

Я люблю тебя каждый свой вдох, я скучаю каждый свой выдох,
Я дышу для тебя какую же вечность подряд?
Растворяю любовь в нескончаемых, ласковых рифмах.
Джон и Йоко, Нэнси и Сид, Бонни и Клайд.

Писать простыми словами — совсем непростая задача.
Сейчас даже проще, чем просто, но так, и никак иначе:
Это не как обычно, нет никакого плана.
Правда люблю тебя. Нужно, чтоб ты эту правду знала.
Не просто знанием факта, не просто его принятием,
А так, чтобы ты ощущала, как ощущаешь объятия.
Мне нужно тебя касаться, мне нужно тебя со мной рядом,
Мне нужно вдыхать твой запах, мне нужен каждый твой атом.
Мне недостаточно капли, она не спасает от ломки,
Но ты не наркотик, ты — счастье иного толка.
В скрижалях моей души нет другого догмата:
В моей системе отсчёта ты базовая константа.

Я никогда с тобой не повзрослею.
Не важно, что улыбка на лице —
Грустить я продолжаю о стрельце,
Что так грустит сейчас о водолее.

Не полюблю на правильной волне,
Твоя любовь с моей в противофазе:
Я ощущаю сердцем — ты включаешь разум,
Я выпадаю внутрь, а ты летишь вовне.

До самой смерти буду виноватым
(Хоть на словах всегда меня простишь,
Обиду в сердце неосознанно хранишь):
Я виноват уж тем, что я не рядом.

Разводят нас и логика и опыт.
Тщету стараний их разоблачит финал:
Ты будешь той, кого я понимал,
Я буду тот, кто был тобою понят.

Привычная философия кончилась, она неуместна, голова от давления изнутри практически треснула, образовались щели, пластырь ищу по карманам. Нет? Можно проветрить своих тараканов, понемногу стравить накопленный пар.
Я рассмотрю в телескоп подопытный экземпляр: эй, Борменталь, мозг не найден, это триумф науки!
Но разве это мешает тебе греть об меня свои руки? Разве мешает снимать с меня кожу стружками тонкими? А мне без тебя каково дрожать в героиновой ломке?
Но всё же слушай послание на нашей общей волне: вполне иллюзорна боль, тобой причинённая мне.

Привычное терпение кончилось, сломался последний рубеж; строчка, строчка, — теперь не винительный, теперь дательный падеж, получательный, немного непонимательный, главное, что всё ещё в ритм.
Но как напрягает боязнь себя рядом с ним.
Вдох, выдох, всё нормально, я почти не упала. Это просто тряхнуло автобус, где-то на четыре балла. Ну ты и сволочь, как же ты меня бесишь, укушу-укушу! Не касайся спины, не касайся спины! Вот, я почти не дрожу.
Завтра не будет следов, оставленных на спине, ведь так иллюзорна боль, тобой причинённая мне.

Нитка реальности скручена в странный, прелестный клубок,
Тем, кто умеет летать — всё равно, где пол, а где — потолок.
Напутаешь пальцы, навяжешь вокруг плетение из узелков,
И вот: мальчик, который не хочет взрослеть, спускается из облаков.

Ветер принёс из страны Никогда, где приключений парад,
Одно за другим, и так — каждый день, так годы и годы подряд,
Прекрасные феи сновали вокруг, сыпали щедро пыльцу,
Но даже в самой волшебной стране всё приходит к концу.

Скучен и прост, как старый сапог, прежде покинутый мир,
Друзьям, которых оставил он здесь, не до мальчишечьих игр.
Трясина взросления всех поглотила медленно, будто смола,
Только девочка Венди осталась почти такой, как была.

Он помнит, как смутный полуночный сон, время совместных забав,
Как возвращался, в окно постучав, прежде куда-то пропав,
Как вместе ловили ладонью Луну, сажали на поводок.
Как поцелуй электрически жжёт, сбивая сознание с ног.

Что каждая встреча — чудесный восторг, взрыв, учащающий пульс,
На кончиках пальцев знак у заряда меняя минус на плюс.
Как вместе летали на ДДТ, Мацуи и Гришковца,
И что не нужна для полётов была им никакая пыльца.

"Здравствуй, я тут!" — но в карих глазах мелькнул внезапный испуг:
"Теперь ты опасен, теперь я боюсь, теперь ты вовсе не друг.
Может, мечтали совсем о другом, но звёзды иначе сошлись,
Так получилось, что у меня нынче взрослая жизнь.

Несносный мальчишка, ты любишь летать, а я боюсь высоты,
Я рада тебе, но рядом со мной должен быть вовсе не ты,
Мне остаётся по течению плыть, не возвращаясь назад,
А у руля пусть вахту стоит взрослый, надёжный пират".

Он улыбнулся: "Ну и пускай, в смысле — пусть самотёк.
Для тех, кто бывал в стране Никогда, десять лет — незначительный срок,
Сегодня — мы вместе, и мимо нас проходят проблемы взросления.
Давай поменяем минус на плюс, ведь каждая встреча — последняя".

Вот так повернулась Земля, сошла с привычной орбиты,
Время вернула назад, в обратную сторону мчась:
Нам снова чуть-чуть не двадцать, и снова сердца раскрыты,
Светлой лентою вьётся меж душами нашими связь.

Снова четверостишия в качестве общей валюты,
Снова дальние планы маячат где-то вблизи.
Снова обычная лавка для нас образец уюта,
Разве что вместо автобуса сейчас удобней такси.

Снова ночи без сна, и утро — страшней похмелья:
Даже мысль о разлуке снова страшно стерпеть.
Знаешь, так хорошо, что мы повернули Землю,
Знаешь, спасибо тебе, просто за то, что ты есть.

Это может занять всю ночь, зацепив за краешек утро,
Но жемчужина будет найдена, — яркий шарик из перламутра.
Накидали слов на размен, точно в цель отправили фразы,
Подрастили веры процент, и опять перещелкнули фазу.

Был автобус, как символ разлуки, расстояний без счета и меры,
Разделения на остановки, ненавидимые километры,
Не нащупать дорогу в ночи, слишком страшно брести на ощупь.
А теперь — поезда, самолёты. Но уже не страшно и проще.

Потому что я знаю: ждешь!
И дорога уже не пугает.

Я тону в твоих черных зрачках, но спасаюсь, твой голос вдыхая.

Километры уже не важны, разве — чтобы добавить азарта.
Все, что нужно было пройти, мы прошли босиком по асфальту.
Завела дорога не в ад, хоть намеренья — только благие.
Заблудились без права возврата, забредя в лабиринт ностальгии.

И все больше прожитых дней остаётся за поворотом.
Посмотри: нам за тридцать уже, наши души жаждут ремонта.
Доломаем, чего тут терять, так хотя бы общаемся запросто.
Поезда, самолеты, автобусы — мне довольно любого транспорта.

Потому что я знаю: ждешь!
Что тебя я счастливее сделаю.

Та дорога, что впереди, нас сольет в единое целое.