Про детство
May. 30th, 2014 04:09 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
pozitronikВ детстве время воспринимается иначе. В общем-то, не только время, это касается почти всего, что я помню. Но времени - особенно; его было бесконечно много, и оно могло сжиматься и растягиваться, создавая причудливые завихрения. Какие-то моменты этого времени потерялись навсегда, но сохранилось тоже немало.
Самое первое моё воспоминание, если подумать, имеет довольно странную причину.
Я вышел из большой комнаты в бабушкином доме и увидел, как родители копаются на антресолях. Я решил, что наверное, через много-много лет мне будет интересно подумать о том, каким было моё первое осознанное воспоминание, и что этот момент ничем не хуже любых других. Я запомнил его, и с тех пор точно знаю, что именно помню самым первым.
Конечно, я прекрасно понимаю, что были какие-то события до того, но про них уже ничего не могу сказать. Зато о событиях, происходивших после, я могу рассказывать очень долго.
Про общагу
До 91, кажется, года наша семья жила в заводском общежитии, называвшемся "СЛАВА КПСС" (именно эти буквы были выложены на фасаде красным кирпичом). Мне, мелкому, в общаге было вполне нормально, ведь можно было сколько угодно бегать по коридорам, весело принимать душ в общей помывочной и играть с пацанвой в прятки по всем этажам. Было весело, но, подозреваю, мне было бы весело в любом месте, ведь ничего другого я не видел, да и маленький мой мозг тогда занимали вещи совсем иного рода.
Например, однажды батя припёр с завода чуть ли не ведро мелкой стеклянной дроби, наподобие бисера, но без дырочек. Предполагалось, что я буду выкладывать этой дробью мозаику на обмазанном клее листочке, но бисеринки были мелкие, клей советский, выкладывание мозаики - скучным занятием, так что у меня просто появилось ведро неоприходованного бисера.
Он был реально офигенный, приятный на ощупь и не только; естественно, я не сдержался и сожрал немного. Никакого вреда бисер не причинил, даже наоборот: ещё долго каждый мой поход по-большому сопровождался весёлой стрельбой шариками.
Конечно же, одному мне такого сокровища было много (я про бисер, а не про стрельбу), и я делился им со всеми жителями общаги, даже теми, кто не просил. Весь наш этаж был усыпан этими стеклянными шариками на радость детворе и на горе взрослым. Думаю, до сих пор, если тщательно поискать под общажными плинтусами, можно будет найти крупицу тех сокровищ.
Однажды мне принесли хомяка. Не знаю, почему: возможно я просил, подсмотрев у кого-то, или просто так, в общем, в нашей маленькой однокомнатной каморке поселился ещё и хомяк. Мне он не понравился: он был вонючий и несимпатичный. И я на второй же день его кому-то подарил, а родители меня потом этим укоряли.
А как-то раз в траве под окнами я нашёл воробья-слётка. Птенец пищал, мне стало его жалко, и я забрал его с собой. Как назло, было рабочее время, сверстники были в детском садике (я в этот ад не ходил), пацанва постарше - в школе, взрослых, соответственно, тоже не было. Я поигрался с воробьишкой, и он мне быстро надоел, ну я и засунул его за какую-то тумбочку, решив, что там он будет в сохранности. Позже, когда все вернулись, я собрал друзей и повёл их смотреть на воробья, но его там уже не было; все пожали плечами и разошлись, не вняв моим убеждениям в необходимости поисков.
А однажды мы обсуждали наших родителей (да, дети иногда так делают). Все говорили о том, как любят маму и папу; во мне, видимо, впервые взыграл нонконформизм, я возьми и скажи, что маму не люблю! А мама это услышала - и плакала потом, а мне было стыдно, и до сих пор стыдно.
Про пожар
Бабуля с дедом жили в двух домах от общаги, и меня частенько отсылали к ней с ночевой (в результате чего у меня даже как-то появился братик). Я гостить у бабки очень любил: бабка меня баловала, я мог делать, что хотел, без ограничений. Она работала в детском саду и таскала оттуда для меня игрушки, я эти игрушки ломал, она уносила их обратно, а мне приносила свежие.
Дед, работавший водителем автобуса, тоже частенько приносил мне всякие ништяки с работы. Обычно это были разные повреждённые механизмы - спидометры, тахометры и даже таксометры. Приложив немеряные для маленького мальчика силу и упорство я, обычно, успешно разбирал механизмы на мельчайшие составляющие винтики и шестерёнки, которые потом оказывались везде: на паласе, когда вы на него наступали, на диване, когда вы на него садились и в супе, когда вы его ели. Замечательные, блестящие железки, пахнущие смазкой, приводили меня в восторг: пружинки, шестерёнки, шайбочки - целая гора сокровищ для любого мальчишки! Больше всего мне нравились большие зубчатые шестерни, увесистые такие - их можно было раскрутить, навроде волчка, и, при определённом умении, раскрученная шестерня врезалась своими зубцами в какой-нибудь деревянный предмет мебели.
Когда я оставался в бабкиной квартире один, обязательно находил себе какое-нибудь развлечение. Например, брал одну из толстых восковых свеч, хранившихся на кухне, плавил её над газовой конфоркой, и лепил из тёплого воска какую-нибудь фигню. Воск по своим характеристикам был лучше пластилина, а ещё я додумался вылепливать из него бутылочки, заливать туда что-нибудь горючее, и сжигать. Горючее что? Конечно же духи из огромной зелёной бутылки! Там много, никто ничего не заметит! И бабушка "не замечала", особенно она "не замечала" как воняло в квартире этими духами после моих экспериментов.
Но горели они знатно. Однажды, играясь в пиромана, я случайно уронил бутылку и почти всё её содержимое растеклось по полу и загорелось. Это была реально огромная лужа горящей жидкости; она разлилась по всей комнате, под тумбочки, под шкаф, под кровать и даже аллах!
В первую секунду меня охватила паника, а потом я сообразил (даже не знаю, как может такое сообразить маленький ребёнок) что температура горения спирта очень небольшая, и ничего не загорится. Я потрогал пламя рукой - оно действительно было совсем не горячим*, так что я просто дождался, пока спирт выгорит, и даже с каким-то разочарованием вытер пахучую лужу.
Подозреваю, что улики я уничтожил не слишком тщательно, но никаких вопросов мне никто не задавал, и я остался безнаказанным; впрочем, на остатки духов из бутылки я больше не покушался.
*) Википедия говорит, что температура горения этанола - до 900 градусов, что никак нельзя назвать "небольшой температурой". Однако, я помню всё именно так: было не горячо, и ничего не загорелось; возможно, спирт просто выгорел быстрее, чем что-либо успело от него заняться.
Про червяка
У бабушки была сестра, это вроде как двоюродная бабушка, да? Ну да пофиг; в общем эта двоюродная бабушка жила в частном секторе в самом грязном и отвратительном месте города. С одной стороны был железнодорожный вокзал, с другой - огромный автобусный гараж (куда меня иногда водил дедушка), а с третьей стороны была ещё какая-то промзона. Батя частенько рассказывал, как давно, ещё до моего рождения, мамина родня поменяла отличный дом в зелёном районе города на эту грязную халупу, и всегда бугуртил по этому поводу (реальная история, я не троль). Район, если вы не поняли, в самом деле был полное говно; земля там состояла наполовину из щебня, а наполовину из радиоактивного мазута, благодаря чему там замечательно росла мутировавшая редиска, которую бабка ходила продавать на рынок
В этом доме, что неудивительно, дико пахло старушатиной, в углах висели образа под занавесочками, а обогревалось всё натуральной печкой, хотя и небольшой. Всё в этом доме было древним: маленький холодильник 50-х годов, полурассохшиеся, чуть ли не довоенные шкафы, а над телевизором (тоже очень древним, с огромной антенной, которой еле хватало на приём одного канала) висели фотографии каких-то людей, которых я не знал, и никогда теперь уже про них не узнаю.
Батя часто таскал меня в этот дом, потому что там нужно было возиться в огороде ("Как не любишь? Аа жрать-то ты любишь, небось!") или возиться с машиной. Машиной был старенький рафик, который после списания батя с дедом выкупили и отремонтировали. Несмотря на то, что я люблю автобусы, помощи с ремонтом от меня было мало, и мне всегда было дико скучно. Нет, даже не так: я готов был отдать любую ногу на выбор, лишь бы больше никогда не ходить в этот дом.
Тем более, что бабка с возрастом становилась всё больше и больше поехавшей.
Первый звоночек, например, я заметил когда мы на том самом рафике всем семейством поехали воровать кукурузу. Или подсолнухи. Или ещё что-то: рафик был удобен тем, что в его двенадцатиместное туловище вмещалось очень много ворованных колхозных ништяков, которые бабка потом продавала на рынке.
Так вот, украли мы полный автобус ништяков, и поехали домой, уставшие и чумазые. И тут бабка как начала вопить: кошелёк пропал! Совсем пропал, с деньгами! Все кинулись искать, искали-искали, нету. Тут бабка палец на меня наводит: это, говорит, Павлик украл.
Я так оторопел от такого наезда доселе безобидной бабушки, что, по-моему, даже не смог возразить. Одно дело воровать у колхоза, когда даже не понимаешь, что это воровство, другое - у своей бабки, тем более, даже если не знаешь, где её кошелёк!
Впрочем, оторопел не один я, и в автобусе произошла самая настоящая эпидемия оторопелости. Все переглядывались, но никто ничего не мог сказать, а потом все загалдели - опять же одновременно.
И тут батя пристально сморит на бабку, суёт руку ей в карман, и на глазах у всех вытаскивает оттуда "потерянный" кошелёк.
Всю дорогу до дома бабка сидела молча, обвязав голову платком так, чтобы никто не видел её глаз. Ну я ещё могу понять, что она по рассеянности не могла найти кошелёк у себя в кармане, но почему она обвинила меня в вовровстве - я хз.
А однажды она приготовила окрошку нам с батей на обед. Поскольку окрошка готовилась из овощей, росших на том самом мазутном огороде, я старался есть с осторожностью, всматриваясь в содержимое тарелки. И не зря: зачерпнув ложкой со дна, я обнаружил, что выловил червячка. Нет, не земляного червячка, а какую-то белую личинку, не очень большую, но вполне различимую. Червячок извивался в ложке и хотел на волю, а я с отвращением и любопытством рассматривал его.
- Бабуль, ты мне червяка в окрошку положила! - Окрикнул я вертевшуюся рядом бабку.
Она склонилась над ложкой, рассматривая её содержимое.
- Это не червяк, это... лапша! - Сказала она, и прежде, чем я успел возразить, двумя пальцами выхватила бедное животное из ложки, и съела.
В оправдание бабки могу сказать, что она офигенно готовила тыкву. Она могла её запарить в печке (рублёная крупно тыква сваливается в котелок - и в печку до размягчения, готовый продукт можно посыпать сахаром, очень годное лакомство. Батя иногда пытался повторить это в духовке, но было уже не то), или, что я любил куда больше, засушить. Сушёная тыква имела сладкий привкус и жевалась как дефицитная тогда жвачка. Сушить тыкву полагалось на солнце, разложив порезанный продукт на жестянку и накрыв марлей от мух; таким же образом сушились тонны яблок, из которых зимой потом варили компот (кстати, сушёные яблоки тоже были годным ништяком).
Я уже лет двадцать не ел сушёной тыквы.
Про избу
Деревянная изба, в которой жила бабка, судя по всему, была построена чуть ли не до революции. Жилищные условия там никуда не годились; полагаю, что если бы не пары мазута с промзоны, пропитавшие сруб, он давно бы рассыпался. Во избежание этого, батя решил дом перестроить.
Планы на перестройку были похлеще тех, что задумывал однажды один пятнистый генсек: основную часть сруба предполагалось частично обложить кирпичом, а частично - снести и выстроить заново. Также планировалось снести сараи и сортир, и построить новые, пятизвёздочные.
И, в отличие от того же генсека, батя знал, что делал. На его совести числился, как минимум, один вполне приличный дом, и, предполагаю, несколько других, о которых мне неизвестно. В любом случае, руки у бати растут из правильного места, а строительство - не такая уж сложная вещь, в теории - не сложнее тетриса.
Естественно, в строительство, помимо деда, впрягли и меня (судя по некоторым косвенным воспоминаниям, мне было тогда лет тринадцать, то есть я вполне мог выполнять не требующую квалификации работу). Я мешал цемент совковой лопатой, таскал кирпичи, помогал с кладкой и страдал, потому что всё это мне дико не нравилось. Не то, чтобы я возражал против самого факта стройки, нет, - мне просто было дико скучно, мне нужно было чем-то занять свой мозг. И с гораздо большим удовольствием я бы занял его игрой в приставку или чтением книжек; только спустя некоторое время я научился отключать мозг, выполняя любую скучную работу автоматически, а тогда такая работа была для меня пыткой.
Впрочем, на стройке одна вещь мне всё-таки нравилась. Для цемента нужен был песок, и чтобы добыть его, мы пробурились сквозь метровый слой щебня, и выкопали довольно глубокую яму. Мне нравилось сидеть в этой яме: там было прохладно и уютно, а самое крутое - в её стенах можно было выкапывать трёхмерные тоннели и играть в машинки. Такого нельзя было повторить ни на какой игровой площадке, я и спускался в эту яму каждый раз, когда появлялась такая возможность.
Хотя стройка растянулась на несколько сезонов (а окончательно была завершена только на следующий год), по понятным причинам я помогал только на каникулах, то есть летом. Помню, стояла страшная жара, и постоянно хотелось пить. Мы приносили с собой воду в бутылках, но кончалась она быстро; можно было пить из поливного шланга - вода там была вполне годная, вот только не всегда она была. Когда воду отключали, оставался один вариант: дед добегал до ближайшего магазина и приносил канистру (именно канистру, литров на шесть!) разливного пива.
Призываю читателя в свидетели: никогда до того времени я не интересовался пивом! Мне не нравились даже его запах и цвет, уж не говоря о том, что и мысли не возникало о том, чтобы пить эту гадость. Но больше пить было нечего, а батя и дед единогласно уверяли меня, что нет лучше способа избавиться от жажды - и в скором времени я уже находил удовольствие в том, чтобы спуститься со строительных лесов, пойти в сарай, где в тени и прохладе стояла ополовиненная уже канистра, и как следует приложиться к горлышку.
Вот если за что я и хочу дать бате пендель - так вот за это; именно тогда у меня сформировалось положительное отношение к алкоголю. Полагаю, что за то лето я выпивал каждый день минимум литр трёхсосенского разливного; удивительно, что я совершенно не помню себя пьяным, что также способствовало этому отношению. В самом деле - что такого, безвредное удовольствие, да ещё и одобряемое родителем!
Это одобрение батя высказывал не только по моему поводу. К примеру, он иногда пил на глазах у моего младшего брата, и тот, подражая взрослым, допивал остатки из водочных бутылок, оставшихся после пьянки - а батя только посмеивался, наблюдая за этим. Да и до сих пор батя непременно желает напоить любого, кто оказывается рядом (![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
sreversor подтвердит), включая маленьких детей. В последний раз, когда я заметил, как он пытается угостить пивом соседскую дочку, я наорал на него и пристыдил - а мог бы и бритвочкой полоснуть.
Родители правы далеко не всегда.
В итоге дом был успешно достроен, хотя со временем его ценность для семьи всё больше падала. Стоянка под машину переместилась в купленный гараж (который мы достраивали и обустраивали тем же составом), вместо замазученного огорода появился дачный участок, да и бабка, в конце концов, не смогла жить вечно, хотя, видимо, собиралась. Пару раз избушка использовалась лично мной для студенческих пьянок, потом её сдавали каким-то сомнительным личностям, приехавшим из деревни в город на заработки (которые исчезли, не заплатив; тогда батя собрал мужиков, поехал в деревню, побил должников и простил долг, потому что отбирать у них оказалось нечего), и, в конце концов, невероятным и очень удачным образом продали. И хотя к тому времени я уже жил совершенно в другом городе, всё равно испытал значительное облегчение.
Продолжение следует.
Самое первое моё воспоминание, если подумать, имеет довольно странную причину.
Я вышел из большой комнаты в бабушкином доме и увидел, как родители копаются на антресолях. Я решил, что наверное, через много-много лет мне будет интересно подумать о том, каким было моё первое осознанное воспоминание, и что этот момент ничем не хуже любых других. Я запомнил его, и с тех пор точно знаю, что именно помню самым первым.
Конечно, я прекрасно понимаю, что были какие-то события до того, но про них уже ничего не могу сказать. Зато о событиях, происходивших после, я могу рассказывать очень долго.
Про общагу
До 91, кажется, года наша семья жила в заводском общежитии, называвшемся "СЛАВА КПСС" (именно эти буквы были выложены на фасаде красным кирпичом). Мне, мелкому, в общаге было вполне нормально, ведь можно было сколько угодно бегать по коридорам, весело принимать душ в общей помывочной и играть с пацанвой в прятки по всем этажам. Было весело, но, подозреваю, мне было бы весело в любом месте, ведь ничего другого я не видел, да и маленький мой мозг тогда занимали вещи совсем иного рода.
Например, однажды батя припёр с завода чуть ли не ведро мелкой стеклянной дроби, наподобие бисера, но без дырочек. Предполагалось, что я буду выкладывать этой дробью мозаику на обмазанном клее листочке, но бисеринки были мелкие, клей советский, выкладывание мозаики - скучным занятием, так что у меня просто появилось ведро неоприходованного бисера.
Он был реально офигенный, приятный на ощупь и не только; естественно, я не сдержался и сожрал немного. Никакого вреда бисер не причинил, даже наоборот: ещё долго каждый мой поход по-большому сопровождался весёлой стрельбой шариками.
Конечно же, одному мне такого сокровища было много (я про бисер, а не про стрельбу), и я делился им со всеми жителями общаги, даже теми, кто не просил. Весь наш этаж был усыпан этими стеклянными шариками на радость детворе и на горе взрослым. Думаю, до сих пор, если тщательно поискать под общажными плинтусами, можно будет найти крупицу тех сокровищ.
Однажды мне принесли хомяка. Не знаю, почему: возможно я просил, подсмотрев у кого-то, или просто так, в общем, в нашей маленькой однокомнатной каморке поселился ещё и хомяк. Мне он не понравился: он был вонючий и несимпатичный. И я на второй же день его кому-то подарил, а родители меня потом этим укоряли.
А как-то раз в траве под окнами я нашёл воробья-слётка. Птенец пищал, мне стало его жалко, и я забрал его с собой. Как назло, было рабочее время, сверстники были в детском садике (я в этот ад не ходил), пацанва постарше - в школе, взрослых, соответственно, тоже не было. Я поигрался с воробьишкой, и он мне быстро надоел, ну я и засунул его за какую-то тумбочку, решив, что там он будет в сохранности. Позже, когда все вернулись, я собрал друзей и повёл их смотреть на воробья, но его там уже не было; все пожали плечами и разошлись, не вняв моим убеждениям в необходимости поисков.
А однажды мы обсуждали наших родителей (да, дети иногда так делают). Все говорили о том, как любят маму и папу; во мне, видимо, впервые взыграл нонконформизм, я возьми и скажи, что маму не люблю! А мама это услышала - и плакала потом, а мне было стыдно, и до сих пор стыдно.
Про пожар
Бабуля с дедом жили в двух домах от общаги, и меня частенько отсылали к ней с ночевой (в результате чего у меня даже как-то появился братик). Я гостить у бабки очень любил: бабка меня баловала, я мог делать, что хотел, без ограничений. Она работала в детском саду и таскала оттуда для меня игрушки, я эти игрушки ломал, она уносила их обратно, а мне приносила свежие.
Дед, работавший водителем автобуса, тоже частенько приносил мне всякие ништяки с работы. Обычно это были разные повреждённые механизмы - спидометры, тахометры и даже таксометры. Приложив немеряные для маленького мальчика силу и упорство я, обычно, успешно разбирал механизмы на мельчайшие составляющие винтики и шестерёнки, которые потом оказывались везде: на паласе, когда вы на него наступали, на диване, когда вы на него садились и в супе, когда вы его ели. Замечательные, блестящие железки, пахнущие смазкой, приводили меня в восторг: пружинки, шестерёнки, шайбочки - целая гора сокровищ для любого мальчишки! Больше всего мне нравились большие зубчатые шестерни, увесистые такие - их можно было раскрутить, навроде волчка, и, при определённом умении, раскрученная шестерня врезалась своими зубцами в какой-нибудь деревянный предмет мебели.
Когда я оставался в бабкиной квартире один, обязательно находил себе какое-нибудь развлечение. Например, брал одну из толстых восковых свеч, хранившихся на кухне, плавил её над газовой конфоркой, и лепил из тёплого воска какую-нибудь фигню. Воск по своим характеристикам был лучше пластилина, а ещё я додумался вылепливать из него бутылочки, заливать туда что-нибудь горючее, и сжигать. Горючее что? Конечно же духи из огромной зелёной бутылки! Там много, никто ничего не заметит! И бабушка "не замечала", особенно она "не замечала" как воняло в квартире этими духами после моих экспериментов.
Но горели они знатно. Однажды, играясь в пиромана, я случайно уронил бутылку и почти всё её содержимое растеклось по полу и загорелось. Это была реально огромная лужа горящей жидкости; она разлилась по всей комнате, под тумбочки, под шкаф, под кровать и даже аллах!
В первую секунду меня охватила паника, а потом я сообразил (даже не знаю, как может такое сообразить маленький ребёнок) что температура горения спирта очень небольшая, и ничего не загорится. Я потрогал пламя рукой - оно действительно было совсем не горячим*, так что я просто дождался, пока спирт выгорит, и даже с каким-то разочарованием вытер пахучую лужу.
Подозреваю, что улики я уничтожил не слишком тщательно, но никаких вопросов мне никто не задавал, и я остался безнаказанным; впрочем, на остатки духов из бутылки я больше не покушался.
*) Википедия говорит, что температура горения этанола - до 900 градусов, что никак нельзя назвать "небольшой температурой". Однако, я помню всё именно так: было не горячо, и ничего не загорелось; возможно, спирт просто выгорел быстрее, чем что-либо успело от него заняться.
Про червяка
У бабушки была сестра, это вроде как двоюродная бабушка, да? Ну да пофиг; в общем эта двоюродная бабушка жила в частном секторе в самом грязном и отвратительном месте города. С одной стороны был железнодорожный вокзал, с другой - огромный автобусный гараж (куда меня иногда водил дедушка), а с третьей стороны была ещё какая-то промзона. Батя частенько рассказывал, как давно, ещё до моего рождения, мамина родня поменяла отличный дом в зелёном районе города на эту грязную халупу, и всегда бугуртил по этому поводу (реальная история, я не троль). Район, если вы не поняли, в самом деле был полное говно; земля там состояла наполовину из щебня, а наполовину из радиоактивного мазута, благодаря чему там замечательно росла мутировавшая редиска, которую бабка ходила продавать на рынок
В этом доме, что неудивительно, дико пахло старушатиной, в углах висели образа под занавесочками, а обогревалось всё натуральной печкой, хотя и небольшой. Всё в этом доме было древним: маленький холодильник 50-х годов, полурассохшиеся, чуть ли не довоенные шкафы, а над телевизором (тоже очень древним, с огромной антенной, которой еле хватало на приём одного канала) висели фотографии каких-то людей, которых я не знал, и никогда теперь уже про них не узнаю.
Батя часто таскал меня в этот дом, потому что там нужно было возиться в огороде ("Как не любишь? Аа жрать-то ты любишь, небось!") или возиться с машиной. Машиной был старенький рафик, который после списания батя с дедом выкупили и отремонтировали. Несмотря на то, что я люблю автобусы, помощи с ремонтом от меня было мало, и мне всегда было дико скучно. Нет, даже не так: я готов был отдать любую ногу на выбор, лишь бы больше никогда не ходить в этот дом.
Тем более, что бабка с возрастом становилась всё больше и больше поехавшей.
Первый звоночек, например, я заметил когда мы на том самом рафике всем семейством поехали воровать кукурузу. Или подсолнухи. Или ещё что-то: рафик был удобен тем, что в его двенадцатиместное туловище вмещалось очень много ворованных колхозных ништяков, которые бабка потом продавала на рынке.
Так вот, украли мы полный автобус ништяков, и поехали домой, уставшие и чумазые. И тут бабка как начала вопить: кошелёк пропал! Совсем пропал, с деньгами! Все кинулись искать, искали-искали, нету. Тут бабка палец на меня наводит: это, говорит, Павлик украл.
Я так оторопел от такого наезда доселе безобидной бабушки, что, по-моему, даже не смог возразить. Одно дело воровать у колхоза, когда даже не понимаешь, что это воровство, другое - у своей бабки, тем более, даже если не знаешь, где её кошелёк!
Впрочем, оторопел не один я, и в автобусе произошла самая настоящая эпидемия оторопелости. Все переглядывались, но никто ничего не мог сказать, а потом все загалдели - опять же одновременно.
И тут батя пристально сморит на бабку, суёт руку ей в карман, и на глазах у всех вытаскивает оттуда "потерянный" кошелёк.
Всю дорогу до дома бабка сидела молча, обвязав голову платком так, чтобы никто не видел её глаз. Ну я ещё могу понять, что она по рассеянности не могла найти кошелёк у себя в кармане, но почему она обвинила меня в вовровстве - я хз.
А однажды она приготовила окрошку нам с батей на обед. Поскольку окрошка готовилась из овощей, росших на том самом мазутном огороде, я старался есть с осторожностью, всматриваясь в содержимое тарелки. И не зря: зачерпнув ложкой со дна, я обнаружил, что выловил червячка. Нет, не земляного червячка, а какую-то белую личинку, не очень большую, но вполне различимую. Червячок извивался в ложке и хотел на волю, а я с отвращением и любопытством рассматривал его.
- Бабуль, ты мне червяка в окрошку положила! - Окрикнул я вертевшуюся рядом бабку.
Она склонилась над ложкой, рассматривая её содержимое.
- Это не червяк, это... лапша! - Сказала она, и прежде, чем я успел возразить, двумя пальцами выхватила бедное животное из ложки, и съела.
В оправдание бабки могу сказать, что она офигенно готовила тыкву. Она могла её запарить в печке (рублёная крупно тыква сваливается в котелок - и в печку до размягчения, готовый продукт можно посыпать сахаром, очень годное лакомство. Батя иногда пытался повторить это в духовке, но было уже не то), или, что я любил куда больше, засушить. Сушёная тыква имела сладкий привкус и жевалась как дефицитная тогда жвачка. Сушить тыкву полагалось на солнце, разложив порезанный продукт на жестянку и накрыв марлей от мух; таким же образом сушились тонны яблок, из которых зимой потом варили компот (кстати, сушёные яблоки тоже были годным ништяком).
Я уже лет двадцать не ел сушёной тыквы.
Про избу
Деревянная изба, в которой жила бабка, судя по всему, была построена чуть ли не до революции. Жилищные условия там никуда не годились; полагаю, что если бы не пары мазута с промзоны, пропитавшие сруб, он давно бы рассыпался. Во избежание этого, батя решил дом перестроить.
Планы на перестройку были похлеще тех, что задумывал однажды один пятнистый генсек: основную часть сруба предполагалось частично обложить кирпичом, а частично - снести и выстроить заново. Также планировалось снести сараи и сортир, и построить новые, пятизвёздочные.
И, в отличие от того же генсека, батя знал, что делал. На его совести числился, как минимум, один вполне приличный дом, и, предполагаю, несколько других, о которых мне неизвестно. В любом случае, руки у бати растут из правильного места, а строительство - не такая уж сложная вещь, в теории - не сложнее тетриса.
Естественно, в строительство, помимо деда, впрягли и меня (судя по некоторым косвенным воспоминаниям, мне было тогда лет тринадцать, то есть я вполне мог выполнять не требующую квалификации работу). Я мешал цемент совковой лопатой, таскал кирпичи, помогал с кладкой и страдал, потому что всё это мне дико не нравилось. Не то, чтобы я возражал против самого факта стройки, нет, - мне просто было дико скучно, мне нужно было чем-то занять свой мозг. И с гораздо большим удовольствием я бы занял его игрой в приставку или чтением книжек; только спустя некоторое время я научился отключать мозг, выполняя любую скучную работу автоматически, а тогда такая работа была для меня пыткой.
Впрочем, на стройке одна вещь мне всё-таки нравилась. Для цемента нужен был песок, и чтобы добыть его, мы пробурились сквозь метровый слой щебня, и выкопали довольно глубокую яму. Мне нравилось сидеть в этой яме: там было прохладно и уютно, а самое крутое - в её стенах можно было выкапывать трёхмерные тоннели и играть в машинки. Такого нельзя было повторить ни на какой игровой площадке, я и спускался в эту яму каждый раз, когда появлялась такая возможность.
Хотя стройка растянулась на несколько сезонов (а окончательно была завершена только на следующий год), по понятным причинам я помогал только на каникулах, то есть летом. Помню, стояла страшная жара, и постоянно хотелось пить. Мы приносили с собой воду в бутылках, но кончалась она быстро; можно было пить из поливного шланга - вода там была вполне годная, вот только не всегда она была. Когда воду отключали, оставался один вариант: дед добегал до ближайшего магазина и приносил канистру (именно канистру, литров на шесть!) разливного пива.
Призываю читателя в свидетели: никогда до того времени я не интересовался пивом! Мне не нравились даже его запах и цвет, уж не говоря о том, что и мысли не возникало о том, чтобы пить эту гадость. Но больше пить было нечего, а батя и дед единогласно уверяли меня, что нет лучше способа избавиться от жажды - и в скором времени я уже находил удовольствие в том, чтобы спуститься со строительных лесов, пойти в сарай, где в тени и прохладе стояла ополовиненная уже канистра, и как следует приложиться к горлышку.
Вот если за что я и хочу дать бате пендель - так вот за это; именно тогда у меня сформировалось положительное отношение к алкоголю. Полагаю, что за то лето я выпивал каждый день минимум литр трёхсосенского разливного; удивительно, что я совершенно не помню себя пьяным, что также способствовало этому отношению. В самом деле - что такого, безвредное удовольствие, да ещё и одобряемое родителем!
Это одобрение батя высказывал не только по моему поводу. К примеру, он иногда пил на глазах у моего младшего брата, и тот, подражая взрослым, допивал остатки из водочных бутылок, оставшихся после пьянки - а батя только посмеивался, наблюдая за этим. Да и до сих пор батя непременно желает напоить любого, кто оказывается рядом (
sreversor подтвердит), включая маленьких детей. В последний раз, когда я заметил, как он пытается угостить пивом соседскую дочку, я наорал на него и пристыдил - а мог бы и бритвочкой полоснуть.Родители правы далеко не всегда.
В итоге дом был успешно достроен, хотя со временем его ценность для семьи всё больше падала. Стоянка под машину переместилась в купленный гараж (который мы достраивали и обустраивали тем же составом), вместо замазученного огорода появился дачный участок, да и бабка, в конце концов, не смогла жить вечно, хотя, видимо, собиралась. Пару раз избушка использовалась лично мной для студенческих пьянок, потом её сдавали каким-то сомнительным личностям, приехавшим из деревни в город на заработки (которые исчезли, не заплатив; тогда батя собрал мужиков, поехал в деревню, побил должников и простил долг, потому что отбирать у них оказалось нечего), и, в конце концов, невероятным и очень удачным образом продали. И хотя к тому времени я уже жил совершенно в другом городе, всё равно испытал значительное облегчение.
Продолжение следует.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2014-05-31 04:55 pm (UTC)no subject
Date: 2014-05-31 05:51 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-02 12:06 pm (UTC)Деревню просто ненавидел, большая часть детства прошла на свадьбах, где мои многочисленные деревенские родственники женились (и разводились). Почему? Потому что грязь, говно, галоши. И деревенский тембр голоса вкупе с таким же словарным запасом.
Тыкву просто терпеть не мог, сейчас норм. Наверное, потому, что тогда меня тупо принуждали ее есть.
Свадьбы - это отдельная история, но уже тогда я понял, что свадьба, на которой гуляет 100 человек - это смесь почище напалма. Я уже в сознательном возрасте изрядно веселился, когда пьяные родственники месили друг другу лица, потом заливали раны водкой, дружились, а потом махач продолжался. Танцы еще. Мама у меня была тамадой на таких свадьбах, она старалась, но потом все все равно пиздились, напивались, блевали и просили еще пошлых конкурсов для бога пошлых конкурсов. Помню, последний раз на таком мероприятии мне приглянулась девица (ну сейчас бы я сказал "шалава" в безвкусным платье "я надела носовой платок") и я пригласил ее на танец. Дева потела грудью и томно прижимала меня во время незатейлевого медляка. Что-то говорила мне, я говорил "да-да-да", а после танца ко мне подошел ее парень (как я понял). Он был в состоянии метафизического алкогольного опьянения. Он подошел ко мне тонко балансируя между своим и реальным миром. Я уже чуть повернулся боком. За такое на свадьбе словить - как выпить, нувыпонели. И тут этот просветленный мне говорит:
- Она тебе нравится?
- Да.
- Если ты ее хочешь выебать... То это легко!
Наверно, после этого я понял, что алкоголь может просвещать и доставать из глубин сознания самые невероятные вещи, сделанные из стали А4 или, похуй пляшем, А3.
no subject
Date: 2014-06-02 12:45 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-02 12:46 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-02 01:16 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-08 08:53 am (UTC)