Австралийско-эпизодическая история, часть пятая.

[pozitronik]

Интермедия. Отпустите меня в Асгард.

Положив трубку, раввин Андерсенцман тяжело опустился на стул. Пот тёк по пейсам, сердце гулко било по рёбрам, пульсация неприятно отдавалась звоном в ушах. Дышать было тяжко, в груди не хватало воздуха.
Расстегнув одной рукой воротничок он, другой достал платок из нагрудного кармана и вытер пот с лица. Обмахиваясь этим же платком, он потянулся было снова к телефону, но приподняв трубку, замешкался и положил её назад. "К чёрту, к чёрту это – подумал он – воздух, нужен воздух".
Подойдя к окну, реббе отдёрнул шторы, и с усилием распахнул ставни; лицо тут же приятно обдуло ветром. Вдыхая полной грудью запах улицы, Мося наблюдал, как там, внизу, гудит жизнь. Машины неслись во всех направлениях, пешеходы бродили по мостовым, из скверика доносился счастливый детский смех.
"Неважно, кто ты – еврей, или нацист, – пришла Мосе в голову внезапная мысль, – важно, что жизнь идёт своим чередом".
Глубоко вдохнув ещё несколько раз, Мося прислушался. Звон в ушах понемногу стихал, в голове прояснялось. Стало легче.
На плечах Андерсенцмана обессиленно обнимались уставшие от драки маленький унтерштурмфюрер и маленький ребе.

***

Взяв себя в руки, Мося задумался так, что просидел три часа не шевелясь.
Надо же! Шлюмце, этот проказник, которого прямо из гитлерюгенда произвели в генералы только по личной прихоти фюрера... Когда связь с танковой армадой оборвалась, командование решило, что план провалился... или утонул, хе-хе... А он всё-таки дополз – видимо не зря в личной характеристике Шлюмце фраза "настойчивый, как коростель" была обведена фломастером!
Дополз, да ещё сообщает о das Tyrannosaur! С его упорством и чудесным оружием Рейха поймать древнюю скотину – дело дней, если не часов, а затем...
Мысль о возвращении фюрера одновременно и ужасала и радовала. Скользкий червячок заворочался у Моси в пищеводе, пища "Изменник! Изменник!!!". Слушать червячка было противно, но заткнуть его никак не получалось.
"Нет, я не изменник! – решил Ганс Андерсен на исходе третьего часа. – Я – внедренец! Разведчик! Тайный агент! – пришёл к неизбежному выводу он".
Наплечный унтерштурмфюрер поднял палец вверх, раввин злобно буркнул что-то и исчез, издав при этом такой звук, будто кто-то громко хлопнул дверью.
Когда фюрер вернётся, Ганс должен быть рядом. Старые кадры – тот костяк, на который он будет опираться, покоряя мир, а после третьей мировой, глядишь, поставит руководить какой-нибудь удобной страной, а то и целым континентом. "Австралию, так и быть, пусть Шлюмце берёт – думал повеселевший Андерсен – он там уже почти свой. А я, пожалуй, Израиль приберу – всё-таки, историческая родина. А если что-то не получится – сдам нацистского преступника Шлюмце вместе со всей армадой, стану героем. Не Израиль, конечно, но тоже неплохо".

Решив так, и не откладывая более, Ганс снял трубку и набрал номер аэропорта:
– Алло! Дёйче аирлайнс, слушаю Вас!
– Шалом! Тьфу ты... Гутен таг, фроляйн! Айне билет на Австралию, битте. На завтра, на утро. Данке.

***

Повесив трубку, Ганс немедля отправился в ванную комнату, где без всяких колебаний отстриг пейсы и соскрёб бороду.
За бородой скрывался всё тот же волевой подбородок. Осмотрев себя в зеркале, Ганс довольно хмыкнул – возраст и долгие годы иудейства только маскировали его внешность, ни капли её не изменив.
Готовясь к предстоящему путешествию, Ганс залез в обувной шкаф, дабы выбрать себе пару туфель покрепче. Перебирая одну пару обуви за другой, он вдруг внезапно замер... а потом вытащил из недр шкафа самую пыльную и старую коробку.
В неё он когда-то давно спрятал шмайсер. Оружие могло пригодиться ему, подвергнись он разоблачению – но время шло, его никто не разоблачал, и Ганс просто забыл про старое оружие.
Нежно, словно младенца, прижав автомат к груди, Ганс гладил холодную сталь ладонью. Автомат был чем-то похож на него самого: старый, никому не нужный – но всё ещё готовый к сражениям. Эта мысль успокаивала и расслабляла. Всё было хорошо, переживать больше не о чем.
Ганс заснул, не выпуская шмайсер из рук.
Снилась ему прекрасная дева, оседлавшая крылатого коня. Статная, высокая, грудастая, ослепительно красивая, облачённая в сверкающие доспехи и крылатый шлем. К поясу, без всяких ножен, был прицеплен здоровенный, светящийся меч ("Наверное, чтобы не приставали" – сделал выводы Ганс), а за спиной висел украшенный боевыми выбоинами щит.
Валькирия приблизившись к Гансу улыбнулась и протянула ему руку. Ганс отвёл взгляд от гигантского бюста небесной воительницы, тут же утонув в её глазах; минуту он наслаждался её взглядом, а затем схватился за протянутую руку и рывком забрался на скакуна. Тут же крылатый жеребец взмыл в небо.
– Как мне называть тебя, о дева? – смущённо спросил Ганс, поудобнее обнимая её за талию.
– Зови меня Гейль. – голосом, от которого Ганс начал таять, словно плитка шоколада жарким летом, произнесла дева.
– А куда мы летим, о прекрасная Гейль? – с этой нимфой он без вопросов готов был улететь хоть на край света, но навыки разведчика заставляли его задавать вопросы.
Гейль игриво посмотрела на него и снова улыбнулась.
– Туда, куда отправляются все воины, встретившие меня с оружием в руке. В чертог Одина, пить мёд Хейдруны и есть мясо Сехримнира.
– В Вальгаллу?! – восторженно спросил Ганс.
– Ну... почти. – Уклончиво ответила Гейль. – Понимаешь ли, энхериев в Асгарде и так хватает, а вот с разведкой у нас туго. Так что, милый Ганс, теперь ты будешь главой небесного Абвера.

...Улететь в Австралию Гансу было не суждено.

Эпизод двенадцатый. Бегемотная рапсодия.

Там, где очутился Лукас, было темно и холодно. Зажав ладони подмышками, Лукас начал прыгать, чтобы немного согреться.
Где он? Как здесь очутился? Ответа у Лукаса не было. Последнее, что он помнил – волну, захлестнувшую его в недрах Вундерваффе.
Тогда он пошёл. Куда и зачем – он не знал, но стоять просто так в этой кромешной тьме было жутко. Под ногами было что-то мягкое, и учитывая последние события, Лукас решительно не хотел знать, что именно. Неожиданно за его спиной раздался щелчок.
Лукас вздрогнул, и обернулся на звук: невдалеке зажёгся прожектор. Что странно, казалось, будто прожектор просто висит в воздухе.
Через секунду с новыми щелчками зажглось ещё несколько ярких прожекторов, своими лучами осветивших единственный клочок пространства. Лукас, надеясь погреться в этих лучах побежал к светлому пятну, но чем ближе он к нему подбегал, тем дальше оно отодвигалось.
Вдруг на освещённом пятачке появилась фигура солидных габаритов. Лукас, не успевший занять тёплое место первым, резко затормозил и посмотрел на фигуру.
Под светом софитов стоял фиолетовый бегемотик, наряженный в балетную пачку. У Лукаса от такого зрелища отвисла челюсть.
Раздалось многолосое пение а капелла в соль миноре:
"Это реальное или фантазия?
Попался в лавину,
Нет пути из реальности...".
Зажёгся свет, осветивший всё вокруг. Лукас увидел, что сверху, всё также, ниоткуда, свисает красный бархат, расстилающийся по полу. Вокруг бегемотика, словно атланты, стояли коалы, держащие бархат так, чтобы он не загораживал вид.
Заиграло фортепиано, и коалы продолжили петь под музыку:
"Открой же глаза,
Взгляни в небеса,
Уви-и-и-дь!"
Тут, наконец, вступил бегемотик. Он упал на колени, в театральном жесте поднял лапы кверху и запел:
"Я бедолага,
но мне не нужно симпатии"
– бегемотик вскочил, и подмигнув Лукасу, продолжил вместе с подпевкой:
"Ведь я приду и уйду, и вверху и внизу!
Ветер пусть бушует, это не волнует меня... Меня-я!"
Заиграла пронзительная фортепианная мелодия. Еще один софит высветил на заднем плане коалу за белым роялем. На ней был пиджак, обшитый блестящими пайетками, такая-же блестящая пилотка и круглые очки. Не смотря на короткие пальцы, играл он очень хорошо.
Коалы-атланты начали покачиваться из стороны в сторону, бархат мягко переливался складками.
Бегемотик продолжил:
"Поздно, пришла пора...
Дрожь спустилась по спине, боль ломает тело мне!
До встречи, до свиданья – я ухожу...
Чтоб теперь, в конце концов, правде посмотреть в лицо!
Софит вспыхнул над Лукасом, теперь он был посередине сцены. Бегемотик, касаясь его плеч, грациозно кружил вокруг. Лукас заплакал и запел сам под подвывание коал:
"МАМА!!! У-у-у-у-у-у-у-у!!! Я смерти не хочу-у-у..."
Бегемотик подхватил его обмякшее, рыдающее тело, прижал к груди и продолжил песню:
"...но иногда желал бы не рождаться!"
Под соло на гитаре Лукас заливал слезами жилетку бегемота.
Затем гитарная мелодия стихла. Неожиданно мягкий жёлтый свет сверху сменился на жёсткий белый снизу. Вступил коала в пилотке за фортепиано. Мелодия звучала отрывисто и тревожно. Коалы – атланты нависли над Лукасом и стали выглядеть зловеще. Бегемотик оторвал испуганного Лукаса от груди и, крепко сжимая за плечи, затряс. В глазах его плясали пугающие огоньки... Он запел:
"Я вижу только силуэт – не человека!"
Лукас тут же получил ощутимый толчок в грудь. Вываливаясь в реальность, он прокричал вслух:
– Фкафамуф, Фкафамуф, ты фтанфуефь фанданго?
Глаза разлепились, но показывали помехи. Картинка раздваивалась. Бегемотик и коалы исчезли. Окончательно очнулся он от второго удара по грудине. Прокашлявшись и проморгавшись, вместо бегемотика в блёстках он увидел перед собой обтекающего Джорджа. Светило яркое солнце, вместо бархата под ногами был песок.
Каким образом декорации внутренностей танка сменились на пейзаж Австралии Лукас не знал. Лишь одно он знал чётко – он был по ту сторону. Если бы не кузен и не его навыки непрямого массажа сердца, полученные в "Оклахомских бобрах", так бы и танцевать Лукасу фанданго с фиолетовым бегемотиком...

Эпизод тринадцатый. Ночь в музее.

Окна и витрины ночного города блестели под светом рекламных вывесок, словно фальшивые драгоценности на теле уличной шлюхи. Акакий брёл по холодным ночным улицам, осматривая город, доселе знакомый ему только по выпускам теленовостей и онлайн-картам. Мало-помалу он забрёл в трущобы, какие всегда найдутся даже в самом ухоженном городе; увы, заметил это он слишком поздно, когда к нему раскачивающейся походкой приближались два силуэта с определённо недружелюбными намерениями.
Кенгуру рванул в ближайший переулок, на другой стороне которого явно что-то светилось. Свет, тепло, огонь – приобретённое эволюционное знание подсказывало, что это отпугнёт хищников, неважно, какова их порода. Силуэты побежали за ним; кенгуру прыгал изо всех сил, как мяч в руках игрока "Лос-Анджелес Лэйкерс", но хищники не отставали. Спасительный свет был всё ближе, ближе – и в последнем прыжке Акакий достиг его.
Свет оказался отблесками костра, горевшего в бочке, набитой всяким мусором; вокруг, греясь, сидели грязные и оборванные люди, многие то и дело прикладывались к бутылке. Акакий оглянулся, желая увидеть, далеко ли его преследователи – но силуэты словно исчезли, и даже шагов их не было слышно.
Вдруг кто-то схватил кенгуру за лапу. Акакий от неожиданности рванулся, но его держали крепко; обернувшись кенгуру увидел, что в него вцепился один из бездомных – маленький, грязный, одетый в хламиду, в очертаниях которой угадывался бывший мешок из-под чего-то ещё более грязного.
– Когда время битвы последней придёт, вспомни, как сам впервые унижен был ты. – проскрипел бродяга, отпуская испуганного Акакия. – Ступай и знай: добро в тебе есть.
Кенгуру, решивший не оказывать сопротивления, кивнул, и прыгнул в зияющую дыру трущоб; через пару прыжков он вылетел к огромному красивому зданию, на котором висела вывеска "The Sydney Museum". Акакий оглянулся – но на том месте, из которого он только что пришёл, была лишь грязная кирпичная кладка.
– Вот ты где! – окликнул Акакия голос сверхразума. – Негодный кенгуру, ты почему не отвечал на мои сигналы?
– Дедуля! – искренне обрадовался Акакий сварливому гнилому облачку. – Ты как-то внезапно исчез, а я не знал, как с тобой связаться. Пробовал письма писать, только это не сработало. Да тут ещё столько всего произошло в последнее время... Дай я тебя обниму, дедушка!
– Нет-нет, никаких обнимашек! – Константин Макарович испуганно отлетел от Акакия. – Смотри-ка, как ты удачно к музею пришёл, пойдём-ка внутрь, устрою тебе экскурсию.
Кенгуру, чей разум жаждал одновременно и знаний и общения, с радостью подчинился внутреннему голосу, и прошёл через незапертые двери.
– Так, так, где оно... – кряхтел Константин Макарович, летая от стены к стене – ...а, вот же! Узри, Акакий.
Акакий узрел – за защитным стеклом находились какие-то камни, испещрённые полосками и чёрточками. Подпись под инсталляцией гласила "Наскальная живопись австралийских аборигенов, 30000 г. до н.э."
– Дедушка, я не понимаю...
– Вот с этой стороны посмотри!
Акакий подвинулся и... тут ему в голову хлынул поток новой информации. Древние знания, обильно снабжённые иллюстрациями, пояснениями и гипертекстовыми ссылками, закодированными в бинарных последовательностях – Акакий воспринимал их так легко, как будто знал этот язык всю жизнь.

***

...То, что люди принимали всё это время за наскальную живопись, было летописью, рассказывающей о тех временах, когда кенгуру были повелителями континента. Великая сумчатая цивилизация, живущая в мире и согласии. Цветущая страна беззаботно прыгающего счастья. Раса хвостатых учёных и исследователей, освоивших электричество, усмиривших атом и слетавших на Луну.
Но беда пришла оттуда, откуда её совсем не ждали. Потомки прямоходящих обезьян, которые были у кенгуру кем-то вроде полуразумных домашних животных, взбунтовались. Непонятно как, но этим мартышкам удалось захватить первый экспериментальный термоядерный реактор, построенный в самом центре континента и... всё закончилось плохо, теперь там пустыня.
Война длилась несколько поколений. Примитивные обезьяньи дети прекрасно приспособились к новым условиям, плодясь со скоростью, недоступной бывшим хозяевам. Кенгуру же, лишённые удобств цивилизации, не смогли противопоставить восставшим приматам почти ничего – и были почти истреблены, в конце концов сами опустившись до уровня примитивных животных.
Один из последних оставшихся в живых разумных кенгуру записал эту историю на единственном доступном ему материале – на скальном камне. Надеясь, что когда-нибудь великая цивилизация возродится, он просил об одном – о мести...

***

Впитав всё, до последней чёрточки, Акакий спросил дедушку:
– Это правда?
– Правда. Теперь ты понимаешь, что рождён для чего-то большего?!
– Да, Константин Макарович.
– Клянёшься ли ты исполнить своё предназначение?
– Да, Константин Макарович.
– Чу-удно-о... Сла-авно-о... Тогда с этого момента тебя будут звать... – Константин Макарович выдержал театральную паузу – ... Дарт Акакий! А-хи-хи-хи! – визгливо засмеялся он.

Интермедия. История одного чизбургера.

Наверняка наш любопытный читатель желает знать, что же случилось с якобы похищенной Агнессой. Позволим себе на некоторое время оторваться от основного повествования, дабы рассказать уважаемому читателю эту прелюбопытнейшую историю.
Дело в том, что пока нашего забавного Акакия везли в зоопарк в комфортабельном грузовичке, Агнесса была где-то на седьмом небе от счастья – ну или уже недалеко от этого состояния. Самая главная мечта её жизни должна была вот-вот сбыться...
Чтобы объяснить, что же случилось, перенесёмся на несколько дней назад, к тому моменту, когда изрядно похитревший и изучивший человеческие обычаи Акакий начал обдумывать план побега. Одним из препятствий была вечно дёргающая его за хвост и уши Агнесса, и этот объект требовал первоочередной нейтрализации. Будучи в высшей степени разумным созданием, Акакий рассудил, что способов нейтрализовать девочку много, и насилие – не самый лучший из них, скорее даже худший.
И вот он, используя украденную у главы семейства кредитную карту и неоднократно упомянутый ноутбук, создаёт себе новую личность, имеющую водительские права, карточку социального страхования и даже небольшой счёт в банке. Под личиной Питера Стивенса наш Акакий идёт на сайт "Чизбурленд Австралия" и с помощью PayPal оплачивает услугу "Праздник обжорства", указывая в качестве получателя Агнессу Юеллоустоун.
В указанное время к дому Юеллоустоунов подъезжает огромный лимузин, оформленный в виде фирменного сырного "Лонг тасти чизи", из лимузина выходят клоуны, дрессированные собаки и спецэффект в виде летающей бутылки кетчупа, берут обалдевшую от восторга Агнессу и везут её в центральный ресторан "Чизбурленда", где её встречает уже полюбившийся читателю Хорхе. Хорхе объясняет, что Агнесса может в течение 24 часов заказывать всё, что пожелает, подаёт ей меню и аперитив из диет-колы с тройным содержанием сахара и маленькой долькой лимона.
Девочка тут же теряет остатки связи с реальностью, заказывая подряд все пункты меню, которые тут же подносятся и съедаются. Кажется, что девочка уже не сможет стать счастливее, но лишь до тех пор, пока она не долистывает меню до последнего разворота, на котором изображён он... Он – "Королевский Супербиг Ультратасти Чизбургер", повелитель всех чизбургеров, весом в пятнадцать килограмм.
Агнесса, исходя слюной, тут же делает новый заказ, и в самые короткие сроки получает Супербиг на специальной бархатной подушке, украшенной кружевами и бриллиантами. Девочка долго смотрит на эту красоту, от счастья и предвкушения впервые в своей жизни начиная плакать по настоящему, а не для того, чтобы что-то получить – ведь этот бургер является омегой всех её желаний; она не может представить себе ничего более прекрасного. Она прикладывается мокрой щекой к аппетитной, коричневой корочке бургера, ощущая всю его нежность, некоторое время гладит булку своими пухлыми пальчиками, а потом, словно решившись на этот акт великой гастрономической любви, раскрывает рот и впивается в его манящую, калорийную плоть.
По залу ресторана проносится вздох восхищения. Восторженные посетители окружают столик Агнессы, снимая процесс поедания на мобильники и довольно присвистывая в тех местах, когда Агнесса ловит языком струйки соуса, временами брызжущие из внутренностей бургера. Бургер исчезает с удивительной быстротой, с тем же темпом увеличиваются счастье и желудок девочки.
И вот раздаются финальные аплодисменты – последний кусок короля всех бургеров прожёван, проглочен и запит колой. Агнесса откидывается на спинку кресла; несмотря на то, что его каркас армирован, мебель опасно трещит и немного прогибается. Публика неистовствует, слышны крики "браво!", "бис!" и даже "виват!"; образуется стихийная очередь из желающих сфотографироваться с этой милой, обмазанной соусом и сырными крошками, мордахой, или даже взять у неё автограф. Мордаха пытается приветствовать своих почитателей, величественным жестом поднимая ручку... как вдруг у неё случается отрыжка.
Выжившие впоследствии не смогли внятно описать этот катаклизм, однако достоверно установлено следующее: реактивная сила, разрушив армированное кресло, отбросила Агнессу в одну сторону, а несчастную толпу – в другую. Скачкообразно возникшая разница в давлении породила некоторое подобие взрывной волны, выбившей стёкла не только в самом ресторане, но и в соседних домах. Разрушения оказались ужасающими; к счастью само здание "Чизбурленда" выдержало и прибывшие на место катастрофы парамедики успешно эвакуировали всех пострадавших в больницу.
Уже на следующий день в доме безутешных Юеллоустоунов раздаётся звонок: в больнице выяснили принадлежность одной из пострадавших, которой, как уже догадался читатель, является Агнесса. Родители девочки, ожидая самого худшего, мчатся в больницу, где их встречают врачи, прося не беспокоиться. "Вашей дочери ничего не угрожает – говорят они – но в будущем постарайтесь всё же ограничивать её дневной рацион". Затем Юеллоустоунов, от неизвестности уже начинающих терять сознание, под ручки проводят в палату.
В палате лежит Агнесса, у которой зашит порванный в процессе отрыжки рот. Элен начинает плакать, Адам бледнеет, Агнесса окидывает их взглядом, и спрашивает "А вы чего такие серьёзные?".

Продолжение следует...