Австралийско-эпизодическая история, часть четвёртая.

[pozitronik]

Эпизод девятый. На деревню дедушке.

– Ух ты, какая знатная зверюга! – вопила от восторга Агнесса, показывая пухлым пальчиком на беспечно дрыхнущего у обочины Акакия – Хочу, хочу, хочу!!!
Адам, проклиная тот момент, когда согласился показать дочке настоящую, нетронутую человеком природу ("ты представляешь, там даже "Чизбурлендов" нет!") нажал на тормоз. Агнесса вывалилась из джипа; Акакий прямо во сне почуял недоброе и попытался отползти. Тщетно – жадные ручки восьмидесятикилограммовой американской девочки ласково вцепились в него и потащили навстречу неизвестности.
– Я назову его Пинки Пай, повяжу ему бантик и мы будем играть в кукол! А потом он будет катать меня на загривке, чтобы все мне завидовали – тараторила без умолку Агнесса по дороге домой – А можно мы отвезём его в Америку? Там ни у кого нет... кстати, а кто это?
– Кажется, кенгуру, дочка.
Кажется кенгуру лежал в кузове и понемногу пытался понять, о чём говорят эти странные существа. Но данных для анализа было слишком мало, потому Акакий стал мечтать о том, как оторвёт им головы.

***

"Здравствуй, дедушка Константин Макарыч! – печатал Акакий, старательно дербаня пальцами по клавиатуре детского ноутбука. – Томимый одиночеством и терзаемый непониманием, чувствую я в себе великую потребность написать тебе о бытье своём. Ведь нету у меня ни отца, ни маменьки, один ты у меня остался, милый дедушка.
Произошло со мной следующее: люди привезли меня в большой город, поселили в своём доме и заставляют играть с маленьким отродьем, которое зовётся Агнессой. Играет отродье со мной в лошадки и дочки-матери, а когда никто не видит – в Ганнибала Лектора. А не играть никак нельзя, потому что маленькая девочка иногда спрашивает у папы, можно ли делать из кенгурятины гамбургеры, и облизывается. А меня-то кормят очень плохо, дают только чизбургеры и колу, а стейки они тут сами трескают. А ещё велят смотреть шоу Опры Уинфри и концерты Джастина Бибера, уже мочи нет никакой терпеть.
Зато, когда никто не видит, я смотрю образовательный канал, изучаю человеческий язык и психологию. Вот ещё припрятал игрушечный ноутбук, учусь на нём печатать – разговариваю я пока плохо, то ли потому, что я кенгуру, то ли потому, что потерял голос от ужаса, когда маленькое отродье хотело отстричь мне шерстяной колтун, а это оказался не колтун вовсе.
Милый дедушка, сделай божецкую милость, убей всех людей, а меня забери, век благодарен буду.
Твой внук по разуму, Акакий."

Сорвав с глаз повязку, и перечитав написанное, Акакий счёл результат удовлетворительным – метод слепой десятипальцевой печати по программе "Сало на клавиатуре" он освоил отлично, старик Шахиджанян не обманул. Стерев написанное, Акакий напечатал совсем другой текст:
"Агнесса у нас в заложниках. Отдайте пятьдесят тысяч долларов вашему домашнему кенгуру, если хотите увидеть её живой (или мёртвой, любой каприз за ваши деньги). В полицию не звоните."
Когда Элен и Адам вернулись из очередной поездки за новыми игрушками, распечатанная записка лежала на самом видном месте, а кенгуру Акакий с невинным видом доедал вчерашний чизбургер.
Сумки выскользнули из рук Элен, она схватилась за сердце.
– Адам! Адам, звони скорее в полицию!
Адам дрожащими руками теребил нижнюю губу и хаотично бегал по комнате.
– Элен, но в записке сказано, чтобы мы не делали этого! - он начал подбегать к окнам и напряженно вглядываться вдаль. Дрожащие руки начали гулять по мокрой лысине.
– Адам, какой же ты дурак! - Элен всплеснула руками. - Конечно там будет написано, чтобы мы не звонили – ведь тогда полиция сразу схватит преступника, и он не получит наших денег. Звони, или мы никогда не увидим нашу дочь!
Эта мысль была невыносима. Адам закусил кулак и набрал на телефоне 911¹⁷, в это время Акакий преспокойно ковырялся во рту зубочисткой, развалясь на диване и наблюдая за ситуацией.
– Помогите! Нашу дочь похитили! – Прокричал Юеллоустоун в трубку.
– Не орите, я и так вас прекрасно слышу. Назовите ваш адрес...

Через десять минут вокруг дома Юеллоустоунов уже вовсю выли полицейские машины, прямо как в голливудских фильмах. С рыдающей четой беседовал психолог, криминалисты обыскивали каждый дюйм окружающего дом участка, а детектив рассматривал записку. Прочитав, он подошел к Элен и Адаму.
– Тут написано про кенгуру. - Офицер с укоризной посмотрел на американцев. - У вас что, есть кенгуру?
– Да, сэр, это кенгуру нашей дочки... А-а-а-а-а, доченька наша-а-а-а! - Элен завыла, психолог сделал пометки в блокноте.
– Сэр, мэм, я сочувствую вашей ситуации, но содержание кенгуру в домашних условиях является противозаконным. К тому же животное, возможно, является свидетелем преступления. Мы забираем его до выяснения в сиднейский зоопарк.

***

Чуть позже Акакия посадили в комфортабельный грузовичок и отвезли в зоопарк. Там его осмотрел ветеринар, давший заключение о том, что кенгуру здоров, как бык, после чего Акакия поселили в вольере с другими кенгуру.
Как только стемнело и последние посетители покинули зоопарк, Акакий потянул за нитку, прикреплённую к зубу и достал из пищевода презерватив. В нём был надёжно завёрнут набор отмычек, сделанных из булавок, и кредитная карта, которую Акакий давно стянул у Адама. "Ха, кто в наш век пользуется наличкой!" – довольно думал кенгуру, расковыривая несложный замок.
Всё прошло так, как он и задумал, теперь он оказался в большом городе. Правда, изначально он подумывал забрать с собой так приглянувшийся ему детский ноутбук, но было очевидно, что в сумку ему заглянут обязательно, а в презерватив ноутбук не помещался. Потому Акакий решил обойтись без компьютера.
Когда его хватятся, он будет уже далеко.

Интермедия. Чужой среди чужих.

А сейчас, мой читатель, перенесёмся на семьдесят лет назад.
Как раз тогда ещё молодой, но уже унтерштурмфюрер Ганс Андерсен шёл по коридорам Абвера, задумчиво читая донесения с восточного фронта. Доносили печальное – проклятые жидокоммисары совсем не хотели принимать доктрину о расовом превосходстве арийской расы, сочиняли матерные частушки про Гитлера и грозились освободить Польшу...
Бамс! Ганс споткнулся о растянутую над полом растяжку, сделал фляк с переворотом, вышел на сальто Делчева, совершил батман переходящий в тройной тулуп, и красиво приземлился носом о стоящий у стены бюст. "Фюрер" – подумал Андерсен. "Граната не сработала" – огорчился Штирлиц, сделав в уме пометку о том, что в следующий раз проволоку нужно смазать жабьим ядом.
Ганс, переживший покушение, от испуга прокусил язык и начал слегка картавить, а сломанный нос приобрёл характерную горбинку. Жизнь его превратилась в сущий ад: коллеги подшучивали над ним, подкладывая в ящик мацу, патрули полиции постоянно останавливали его за непохожесть на фотографию в аусвайсе, а адмирал Канарис при встрече ласково называл его "мой арийский еврейчик" и спрашивал, зачем Ганс сбрил пейсы. Гансу было очень обидно, но он никак и никому своей обиды не показывал, потому что считал себя настоящим арийцем, хоть больше им и не выглядел.
И, надо сказать, это всё же пошло ему на пользу. Через некоторое время, когда красная армия грубо и без предварительных ласок входила в Берлин, Ганс понял, что недалёк момент, когда несмотря на теорию расового превосходства (а скорее – благодаря ей), в которой он сам уже немного начал сомневаться, ему скоро будут наносить увечья, несовместимые с честью офицера. Потому в его голове состоялся занимательный диалог между бравым германским офицером и трусливым мальчишкой, которого постоянно унижали в школе хулиганы.
Офицер, как и положено, предлагал выйти на улицу, броситься на первый попавшийся советский танк и отгрызть танку дуло; мальчишка просто хотел к маме, большую шоколадку и чтобы кто-то побил всех хулиганов. Поняв, что на почве страха у него развивается раздвоение личности, Ганс принял окончательное решение...
Через несколько дней советский патруль, производивший зачистку Берлина, обнаружил в подвале одного из домов человека, который таки картаво представился Мосей Андерсенцманом, всю войну хитро прятавшимся под носом у фашистов. Мося рассказал патрулю, что по мере сил вёл тайную разведку, и потому знает, где прячутся остатки нацистского руководства, а патруль отвёл его в комендатуру, где состоялся обмен: Мося сдал все секретные убежища, а комендант в награду напоил его чаем с лимоном.
Так Ганс-Мося оказался в совершенно непонятном положении. Назад, в фашисты, ему, после сделанного, уже никак не светило, а к евреям идти он как-то стеснялся.
Тогда Ганс постарался вспомнить, чему его учили на курсах прикладной разведки. Если нужно внедриться в стан противника – думай, как противник, действуй, как противник, стань противником! И тогда ты сможешь добиться настоящего успеха. "Почему нет, – думал Ганс, – пожалуй, других вариантов у меня всё равно не предвидится."
Рассудив так, Ганс пошёл внедряться.

Эпизод десятый. Трудности перевода.

Лукас пребывал в блаженной отключке до тех пор, пока на голову ему не вылили что-то жидкое и холодное. Блаженная отключка изменилась на невыносимую включку, организм болел, а глаза вместо картинки показывали настроечную таблицу, да и та расплывалась.
"Это по-настоящему или я брежу?" – думал Лукас, пытаясь прийти в себя. Голова кружилась, тошнота наваливалась оползнем, и от этой реальности было никуда не деться.
– Открывать свои глазы, смотреть небо! – раздалась команда на плохом английском, а вслед за командой раздалась оплеуха. Лукас раскашлялся, попробовал проморгаться – перед ним стояло несколько стариков в странной форме, держащих нацеленные на него автоматы; на столе лежали вещи, отобранные у них с Джорджем – документы, жвачка и айфон. Один из стариков пристально смотрел на Лукаса через стекло монокля и что-то говорил на незнакомом языке. "Ох, бедный я парень – продолжил думать Лукас – впрочем, какая разница, ведь это всё не больше, чем галлюцинация от австралийской жары".
– Он что, не понимает команд? – спросил Шлюмце у переводчика Йозефа Бруннера. Или, быть может, эта американская свинья не хочет слушаться? Скажите ему, что я приставлю ему к голове пистолет, нажму на курок, и он будет совсем мёртвый!
Бруннер ткнул Лукаса прикладом автомата и на том же отвратительном английском спросил:
– Лондон из зе кепитал оф грейт бритайн, изнт ит?

Дело в том, что Йозеф Бруннер был не только переводчиком армады, но и самым старым членом подводного экипажа. Изначально команду подводных танков набирали из гитлерюгенда – как раз на случай, если путешествие немножко затянется. А вот универсального переводчика в гитлерюгенде найти не удалось, тогда штаб по планированию секретных операций пошёл на риск, включив в экипаж майора Бруннера, возраст которого уже тогда подваливал к полтиннику.
На десятом году путешествия Бруннер с ужасом обнаружил, что уже не помнит большую часть иностранных слов. На втором десятке он начал забывать даже родную речь, а после тридцати лет подводного плавания это его бросило беспокоить – старческий разум проиграл борьбу, отступил, и в траншеях и извилинах мозга теперь вовсю резвился маразм. Но маразм маразмом, а вот инстинкт самосохранения велел Бруннеру притворяться полезным – все, кто не мог приносить пользу, моментально и без скафандра списывались из экипажа на ближайший коралловый риф.

От тычка Лукас как-то оживился.
– Дяфеньки, не фейфе меня! Я фам фё рафкафу!
– Герр генерал, американская свинья отказывается сотрудничать!
– Так убедите его как следует! Мы не можем тратить время, занимаясь поимкой других американцев.
Майор с удовольствием влепил Лукасу ещё одну оплеуху, наклонился к уху и проорал:
– Вуд ю лайк а кап оф ти?
– Да, фыло фы нефлохо – закивал Лукас. Шлюмце, заметив это, улыбнулся.
– Вот видите, Бруннер, всё оказалось не так уж сложно. Спросите его, где мы находимся.
Запас английских слов в голове Бруннера начал заканчиваться, он начал пользоваться лексиконом других, не настолько забытых языков, попутно мешая их в причудливую словесную кашу.
– Же ни манж балалайка сильвупле велосипед! Дон ма?
Лукас снова закивал. Несмотря на то, что он совершенно не понимал, о чём его спрашивает этот старик в коричневой форме, он заметил, что в тех случаях, когда он соглашался, били его несколько реже.
– Почему он кивает? – спросил Шлюмце.
– Это от восхищения моими языковыми способностями! – вывернулся Бруннер, лихорадочно соображая, чего бы ещё такого сказать. – Мусье, ву ле ву куше авек муа? – снова обратился он к Лукасу.
Лукас любил мюзиклы, и перевод этой фразы знал, потому закричал "Не-е-е-ет!" и замотал головой.
– Ладно, раз он ничего не скажет, перестанем играть в глухой телефон! – с досадой произнёс Шлюмце и потянулся к револьверу. Лукас, услышав знакомое слово, закричал:
– Фелефон, да, фелефон! Фоф ве ефь фелефон!
Шлюмце задержал руку над кобурой. Лукас, понимая, что объяснять надо быстро и, желательно, без слов, высунул язык, показав им на лежащий в кучке барахла айфон последней модели.
Генерал недоверчиво повертел в руках непонятную но красивую хреновину. На телефон она была похожа меньше всего.
– То есть вы утверждаете, что это – телефон? А где же у телефона крутилка для соединения с коммутатором? Где провода, по которым идёт сигнал? Или антенна для коротковолнового сигнала?
Лукас, услышав вопросительные интонации, привычно закивал. Шлюмце поняв, что антенна находится в сложенном состоянии, и её надо вытряхнуть из корпуса, потряс айфон. В потрясённом айфоне запустилась настроенная на такой случай Siri¹⁸.
– Я Siri. Чем могу быть полезна?
Шлюмце, обрадовался тому, что ему ответила, по всей видимости, телефонистка, и учтиво, как настоящий офицер, обратился к даме:
– Фроляйн, можем ли мы поговорить по-немецки?
Siri тут же распознала язык, переключившись на него. Шлюмце продолжил разговор.
– Фроляйн телефонистка, соедините меня с номером – и он продиктовал секретный номер Абвера, по которому полагалось звонить совсем уж в серьёзных и безвыходных ситуациях.
Надо сказать, что за последние семьдесят лет в телефонном хозяйстве планеты произошли некоторые изменения. Телефонная сеть росла, длина номеров увеличивалась, вводилась и менялась международная нумерация... тем удивительнее то, что электронная фроляйн всё-таки до куда-то дозвонилась.
– YOBA ETO TI? – Произнёс пароль Шлюмце, после того, как гудки сменились ожидающей тишиной.
Злая шутка судьбы была в том, что с той стороны трубку поднял бывший унтерштурмфюрер Абвера Ганс Андерсен, ныне Мося Андерсенцман. Но одной злой шутки судьбе показалось мало, она тут же вывалила второй, тщательно подготовленный сюрприз: к этому моменту Мося довнедрялся до такой степени, что стал раввином. Услышав заветную кодовую фразу, Мося ответил прежде, чем успел сообразить – ибо инструктажи, проведённые в Абвере, записываются прямо в подкорку:
– YOBI NET, ETO EGO MAMA, CHTO EMU PEREDAT?
Услышав отзыв, Шлюмце довольно блеснул моноклем. Есть ещё в этом мире орднунг, есть ещё надежда на возрождение рейха!
Мося же испытывал что-то очень странное. За долгие десятилетия он уже почти забыл о своём нацистском прошлом. Ведь ему пришлось пройти через столь многое – выучить идиш, прочесть и полюбить талмуд... А одно время он даже служил моэлем, и уже не одно поколение обрезанчиков при случае благодарило дядю Мосю за твёрдую руку и зоркий глаз. "Шайсе, да ведь я был евреем дольше, чем нацистом!" – подумал Мося.
– Зольдат, ты и сейчас можешь послужить Рейху! – над левым плечом Моси (или всё-таки Ганса?) возник маленький унтерштурмфюрер, напоминающий самого Ганса в те времена, когда он любил засиживаться со своими коллегами по Абверу за стаканчиком шнапса. – Выполни свой долг!
– Таки о каком таком долге имеет право утверждать этот поц? – на правом плече уже сидело современное пейсатое альтер-эго Моси. – Я умоляю, покажите мне эту долговую расписку! Да даже если она у этого шлемазла есть – во что я таки ни капли не поверю – любой адвокат скажет вам, что у неё уже истёк срок годности.
– Присяга фюреру не имеет срока годности! Она написана кровью и потом на полотне верности, и не какому-то [вырезано имперским цензором по соображениям политкорректности] сомневаться в ней!
– Да я ломаного шекеля не дам за вашу потную кровь!
– Да я тебе твой шекель засуну в...
– Ой-вей, видал я ваши фильмы, у вас там куда только не засовывают, а я честно плачу налоги и не предлагайте мне ваши извращения!
– Ты! Ганскоупфефрейхайт!¹⁹ С каких таких трудов ты платишь налоги? Амюзирматрац арбайтен?²⁰
– Ах ты! – наплечного Мосю это задело за живое. Он потерял способность витиевато выражаться и начал сыпать односложными оскорблениями – Поццен! Как это по – вашему... Алиментенкабел!²¹ МОРДА!
Наплечный фашистик, сообразив, что полемические методы исчерпаны, бросился на наплечного еврейчика, намереваясь выдрать ему пейсы. У еврейчика в руках тут же появился скальпель, с криком "Скока я обрезал!.." он метнулся к фашистику. Завязалась драка.
"Ну вот – подумал Ганс-Мося – раздвоение личности опять вернулось", и прикрикнул:
– А ну цыц!
Шлюмце с другой стороны планеты замер, приготовившись слушать секретные инструкции.

***

– И вот когда фюрер уже почти всех победил, проклятые магглы пробрались к нему в Вольфсшанце, и подло отравили. А потом застрелили. А потом – облили бензином и сожгли.
Ганс рассказывал историю такой, в какую он сам верил. С одной стороны, это был пересказ историй с турецких вкладышей про Типитип и раннего фанатского перевода Гарри Поттера. С другой стороны в напряжённой тишине сидел Шлюмце и слушал рассказ о событиях, случившихся с того времени, как армада потеряла связь с внешним миром.
– Но перед смертью фюрер успел рассказать своим верным последователям о том, что однажды вернётся и отомстит. Для этого нужно только принести древним германским богам жертву, такую, какую никто никогда никому не приносил. Но, увы, не сказал, что это должно быть.
Шлюмце переварил очередную порцию поступившей информации. Удивительно, но всё складывалось как нельзя лучше: русские, как и предсказывал гениальный фюрер, сами разрушили свою страну, Америка, если судить по встреченным представителям государства, тоже размякла и не способна на войну, а Европа... А Европа сама бросится слизывать грязь с траков его танков, как только они покажутся на горизонте. А самое, самое важное...
– Герр унтерштурмфюрер... Как вы думаете, вернётся ли фюрер, если в жертву ему будет принесён das Tyrannosaur?

Эпизод одиннадцатый. Коричневая миля.

Лукаса зашвырнули в туалет так же, как когда-то Джорджа – грубо из коридора. Дверь закрылась, из-за неё послышались торопливые шаги нацистов, спешащих оказаться как можно дальше от вырвавшейся из-за двери газовой смеси, которую воздухом нельзя было назвать даже с очень большими допущениями.
Еще в полете Лукас, вместо того, чтобы как можно дольше задержать дыхание, хапнул смрадного воздуха полной грудью. Приземлившись, словно кошка, на все конечности, Лукас тут же свалился на бок, хрипя и пуская пузыри ртом и носом. Глаза полезли из орбит, он судорожно извивался, открывал и закрывал рот как карась, только что попавший на крючок и извлечённый из воды. Вдобавок к этому, сзади навалилось чьё-то горячее сильное тело, крепко обнявшее и потащившее Лукаса в сторону двери, через которую Лукас недавно влетел в сии апартаменты. Сил отбиваться у Лукаса не было, он покорно поддался увлекавшей его за собой силе и уже почти потерял сознание от удушья, когда чья-то сильная рука прижала к его лицу мокрый носок.
"Ф-ф-х-х-а-а-а-а-а!" – вдохнул порцию отфильтрованного воздуха Лукас. Вонь, конечно, осталась, но теперь ей хотя бы не обжигало носоглотку; после этого организм переключился на второстепенные задачи – из глаз Лукаса полились крупные, очищающие слёзы. Крепкие руки продолжали сжимать беднягу, словно утешая, а на самом деле – не давая ему конвульсировать.
Отдышавшись и проморгавшись, Лукас, словно младенец, вылупился на своего спасителя. По мере сил и возможностей вглядываясь в тёмный силуэт, он начал узнавать некоторые знакомые черты.
– Форф, бубу бы? – говорить через крепко прижатый мокрый носок, без передних зубов, да так чтобы тебя поняли – определённо нетривиальная задача.
– Лу-укас! – так ласково и с такой нежностью Джордж ещё никогда не звал кузена.
– ФОРФ! – Лукас крепко обнял Джорджа, – Я фумав фо фы умеф! – после этих слов Лукас снова зарыдал.
Джордж покрепче прижал Лукаса. Он не любил этих телячьих нежностей, но поколачивать брата в этот раз не стал. Даже он понимал всю драматичность происходящего.
– Ну все, все. Давай подбери сопли. Как видишь живой. – он потряс Лукаса за плечи.
Пошмыгав носом ещё немного, Лукас начал осматриваться.
– Ффо эфо ва мефто? – он было предпринял попытку подняться, но Джордж схватил его за руку и потянул вниз, неободрительно покачав головой. Потом он вытянул подбородок, и провёл указательным пальцем по шее, показав знак "там смерть". Лукас понял и, покорившись, сел на пол.
– Я точно не уверен, – сказал Джордж – но вон там, – он провёл пальцем вдоль одной из стен – за железными дверьми отверстия в полу. Из них как раз и идёт этот убийственный смрад, будто тысяча бизонов сдохла одновременно под палящим солнцем.
– А ффо эфо фа фапах?
– Кажется это какая-то военная лаборатория. Основной – запах дерьма, остальные, не менее убийственные, я определить не могу. Я же не собака. – лицо Джорджа расплылось в улыбчивой гримасе, ему нравилось, что даже в такой экстремальной ситуации он находит возможность пошутить.
– Неф, неф! Я фло фапах твяпки. – Лукас посмотрел на босые ноги Джорджа, задержал дыхание и оторвал от лица фильтр "Найк", брезгливо осмотрев спасительную тряпку. – Нофок фем-фо пафнех...
Улыбка стёрлась с лица Джорджа, сменившись укоризненным взглядом.
– Пахнет... не пахнет... Ты главное помни, я тебе жизнь спас!
Лукас задумался, посмотрел направо, налево. И вдруг его взгляд мимолётно зацепил ширинку Джорджа. Она была не застёгнута... Лукас все понял. Его резко стошнило.

***

– Откуда мне было знать, что здесь есть рукомойники?! – Джордж несколько обиженно смотрел на Лукаса, отчасти из-за того, что тот не оценил его находчивости с намоченным носком, отчасти из-за того, что сам не смог допереть, что колонны из нержавейки, расширяющиеся кверху – это рукомойники. – Снизу они совсем не похожи на раковину, да и откуда мне было знать, что это туалет?!
Лукас сидел у стены на полу, обняв колени, дыша уже через свой носовой платок, смоченный водой из умывальника. Гнев переполнял его, глаза сузились, дыхание стало поверхностным, быстрым. Он яростно закричал:
– Фы бавбес! Фы мох выбвапся отфюва! Выбвапся! Они фумави, ффо фы вдох! ФДОХ! УМЕВ! Они даже щеколду не завыли! Ковда меня фюда веви, двевь быва ОТКВЫТА!!! ОТ-КВЫ-ТА!!!! – Лукас сорвался на визг. – Фы мох выбвапся и фпаффи меня! – Лукас решил добавить драмы и добавил: – Они меня фам пытави! Пыфки мне устваивави! Пвокляфые нафысты! Но я фсе вынеф! Фсе фыферпел... Нифево им не фкавал. Им нифево не удавось ив меня фыбивь! – и задрав подбородок, поглядел страдальчески в левый верхний угол.
– Я не знал, что это туалет... – Джордж был подавлен, небольшое чувство вины из-за Лукаса и огромная досада из-за незапертой щеколды свербели внутри. – Откуда мне было догадаться, когда здесь только по полу можно ползать... Встать невозможно...
– А фапах хофна ни о фем фепе не фкасав? – изливал желчь Лукас.
– Так ведь там даже сральников нет. Так, дыры в полу и все! Больше ничего нет! Да туда человек пролезет, пойдёт гадить и провалится! И всё! Нет человека! Как тут поймёшь, что это туалет. Потом, у нас в Техасе так в туалетах не пахнет. Даже когда тётя Луиза объедается бурито!
Воспоминание про тетю Лукас пропустил мимо ушей. Его внимание привлекло описание дырки сортира. Неожиданно его разум прожгла безумная мысль. Джордж ещё какое-то время что-то бубнил, но потом увидел, что Лукас его не слышит и замолчал. Он знал, что кузен вот так зависает когда о чём-то усиленно думает. Обычно в таких случаях он подкрадывался сзади и громко его пугал, но не в этот раз. Даже Джордж понимал – на кону их жизни.

***

Жизнь – высшая ценность. Все живое в природе стремится сохранить свою жизнь как можно дольше. Брезгливость, гордость, боязнь замкнутых помещений – все это уходит на второй план. Даже запах нацистского дерьма слабеет когда начинает пахнуть смертью.
Сейчас смерть для Лукаса принимала реальные очертания. Она была за дверью и терпеливо ждала когда генерал решит, что пришла пора отдать страшный приказ. Джордж также не испытывал иллюзий на свой счёт. Обнаружив его не совсем мёртвым, нацисты после недолгого допроса исправят сложившееся недоразумение. В поисках вариантов спасения, Джордж и Лукас облазили каждый дюйм туалетного пола и стен до того уровня, выше которого от мучительной смерти не спасали даже маска и задержка дыхания. Они пинали дверь, пытались отжать решётку вентиляции, оторвать обшивку, сдвинуть умывальники, найти какую-нибудь другую лазейку, ведущую на волю. Другую... Не ту, которую предложил Лукас, глядя стеклянным взглядом в глаза Джорджа. Не ту, от которой здоровяк скорчил гримасу и оцепенел. Не ту лазейку шириной с большую ресторанную тарелку под горячее. Лазейку, через которую по-тихому собирались уйти американцы и в которую по большому ходили нацисты. И никак нельзя было узнать, что находится внутри – не задохнутся ли они, не захлебнутся ли содержимым, а главное – что ждёт их на дальнем конце трубы, когда они до него доберутся?
К их величайшему ужасу, поиски ни к чему не привели. Единственным лучом надежды чернела зияющая зловонная дыра.
Что ж, всё сводится к одному: занимайся жизнью... или занимайся смертью – третьего не дано.

***

Пять сотен ярдов. Длина пяти футбольных полей. Запутанная система канализационного коллектора вундерваффе впечатляла. Если бы кто-то сделал танку рентгеновский снимок, он увидел бы на нём кишечник гориллы, длинный, извилистый и беспощадный.
Ковбои ползли друг за дружкой, зажав во рту мокрые носки, ползли сквозь липкую темноту и зловоние, которое страшно себе даже представить. Что-то бегало у них по спинам – и вряд ли это могли быть крысы – крысы бы здесь не выжили.
Джордж полз впереди. Он стоически держался, прокладывая путь в дерьмовую неизвестность. Сзади периодически раздавался характерный звук, издаваемый выворачивающимся наизнанку желудком Лукаса, и свидетельствующий о том, что тот держится не так стойко
Иногда им приходилось протискиваться сквозь сужающиеся трубы, в которых они могли бы застрять навсегда. Любого другого клаустрофобия довела бы до сумасшествия, но они прошли всё до конца. До самой глубокой точки вундервафской впадины. И что ждало их там... Ни Лукас, ни Джордж знать не могли.

***

– Все... Это конец... – вертелось в голове Джорджа, когда его рука упёрлась в склизкую преграду. – Это конец?!
– Дерьмо! Боже мой! Это дерьмо! – не выходило с самого начала "путешествия" из головы Лукаса. Его опять вытошнило.
Джордж испытывал шок, его начало лихорадить и хотелось плакать. Труба заканчивалась тупиком. ТУПИКОМ!!! В конце этой сраной трубы не было ничего, кроме стенки! Не самая лучшая шутка судьбы. Если все взвесить, смерть от фашистской пули была бы гораздо милосерднее.
Пройдя за свою жизнь через огонь, воду и медные трубы, подыхать в дерьме?! Ну нет! Это не американская история! Парень, воспитанный в семье католиков и отслуживший в морской пехоте, не может кончить вот так! Джорджа разбирал гнев. Глаза наливались кровью, кулаки сжались, а к горлу подкатила удушливая волна неистовой ярости.
– Так просто я не сдамся! – прокричал он про себя. Вслух, сквозь носок, получилось "И-И-И-Ы-Ы-Ы-А-А-А!!!"
Словно раненый носорог, Джордж со всей силы ударил по преграде. Абсолютно нелогичный и глупый поступок, ведь удар по тверди брони вундерваффе, даже изнутри, неизбежно должен был привести к перелому руки и потери последней надежды на выживание, но... Внезапно твердь поддалась, сжавшись под резким ударом. Джордж, сам не ожидая такого результата, оторопел и ослабил давление. Этого было достаточно, чтобы резиновая стена нанесла ответный удар. Кулак, не имея хорошего сцепления из-за зловонной слизи, скопленной на стенке, проскользнул куда-то вниз. Джордж, вовлекаемый инерцией своего могучего удара, с криком вмазался в вернувшуюся на исходную позицию стенку и занырнул. Из-за кромешной тьмы Лукас не видел чем занят брат и был очень удивлён, когда волна, поднятая этими колебаниями, захлестнула его с головой...
...это действительно конец...

***

На мгновение Джорджу показалось, что он снова в Техасе. На нем красная ковбойская шляпа, того же цвета сапоги и ремень с большой бляхой, подаренной ему отцом на рождество. Ему пять лет, но первые молочные зубы уже выпали. Это были передние верхние резцы. Он коротко стрижен, глаза его сияют. Мама подарила ему деревянную палку – лошадку. Она действительно хороша. У неё есть мохнатая грива. Джордж счастлив. Он скачет на ней к маме по брусчатой дорожке. Дорожку выкладывал папа, поэтому она не ровная. Вокруг зелёный стриженый газон. В руке у него толстая цепь. Скользкая... Почему-то скользкая... Да, скользкая она – потому что в дерьме! Цепь в дерьме! Джордж схватился за неё обеими руками. Цепь крепилась к резиновой стенке. Джордж быстро провёл по ней рукой и определил, что резиновая часть стены имеет форму круга и смыкается со столь уже привычным железом. Собрав все оставшиеся силы, он перевернулся в жиже. Держась за цепь, Джордж широко расставил ноги и упёрся в железные стены. Что есть мочи он потянул цепь на себя, как когда-то в пятилетнем возрасте делал это в родной техасской ванне. Резина натянулась, вокруг стало шипеть, словно кто-то открыл бутылку с газировкой, предварительно долго бултыхая её на велосипеде по неровной дороге... По ногам понеслись мелкие пузырьки и в итоге раздалось

ЧПОК!

Все вокруг забурлило. Густая масса, покоящаяся на протяжении десятилетий, начала вздыбливаться пузырями, агонизируя словно жидкий терминатор в плавильной печи. Джордж почувствовал, что его куда-то затягивает. Увлекаемый потоком, не в силах сопротивляться, он разжал кулаки и отпустил цепь. Ощущение скоростного движения нарастало. Джорджа мотало как в центрифуге, закручивая в какую – то воронку, как вдруг... через какое-то мгновение масса нечистот вокруг Джорджа перестала давить. Он почувствовал необычайную лёгкость, словно воспарил над землёй. Ярчайший свет озарил его; сияние было настолько ярким, что ослепило Джорджа даже сквозь закрытые веки.
– Неужели я умер? – пронеслось в голове Джорджа – Какая лёгкость и удиви...
Неожиданный удар о землю прервал мысль и заставил Джорджа вскрикнуть. Выпустив весь воздух из лёгких, он продолжил скольжение по реке нечистот, образовавшейся в австралийском песке за считанные секунды. И хотя амбре стояло такое, что у стоящих рядом растений моментально засыхали и отваливались листья, для Джорджа не было воздуха свежее, чем этот. В этом воздухе был кислород, и Джордж с жадностью этот кислород всасывал.
Наконец его вынесло на берег, он смог сесть, вытереть глаза и, щурясь, осмотреть обстановку. От ужасного танка его отнесло метров на триста, с этого расстояния было видно, как вокруг суетятся люди, на фоне наводящей ужас махины казавшиеся насекомыми.
Джордж, понемногу приходя в себя от пережитых потрясений, вспомнил о Лукасе, который должен быть где-то рядом. Превозмогая усталость и тремор, Джордж отполз от утихающей зловонной реки и начал взволнованно оглядываться.
-Лукас! Лукас! – он тихонечко покрикивал, дабы не привлечь к себе фашистов, которым явно было не до него. – Где же ты братец! Лука-ас! Лу-у-у-ука-а-ас!

Продолжение следует...

---

17) И это сущая правда – несмотря на то, что вызов экстренных служб в Австралии совершается по телефону 000, 911 тоже работает.
18) Siri – умная электронная тётенька, которую садисты из Apple засунули в каждый айфон. Учёные из Сколково пытались разгадать, как это сделано, и даже закупили вагон айфонов для изучения; но анализ разбитой молотками техники показал, что никакой тётеньки там нет, одни проводочки да пластмасса.
19) Ganz-Körper-Frechheit [дословно – все туловище наглость] – немецкое грязное ругательство – Оптический урод, человек, который кажется полностью безобразным.
20) Amüsiermatratze arbeiten? [дословно – работаешь развлекательным матрацем?] – немецкое грязное ругательство – Шлюха!
21) Alimentenkabel – [дословно – кабель алиментов] – немецкое грязное ругательство – ...сами догадайтесь.